Бой на Калиновом мосту

Однако хотя они на него и находили, но не могли его видеть, потому что на нем была надета шляпа-невидимка. И так они, бегав по всему лесу, напоследок разошлись по своим местам, а Иван-царевич шел путем-дорогою несколько дней и увидел на дороге, что стоит маленькая избушка к лесу передом, а к нему задом. Тогда Иван-царевич, подошед к избушке, молвил: «Избушка, избушка, стань к лесу задом, а ко мне обернись передом». Вдруг избушка обернулась к лесу задом, а к нему передом, и вошел он в ту избушку, и увидел в ней Егу-Бабу, которая сидела на полу, уперши ноги в потолок, и пряла шерсть. Ега-Баба, увидя Ивана-царевича, сказала: «Фу, фу, фу, как доселева русского духу слыхом не слыхано, а нынече русский дух в очью совершается. Зачем ты, добрый молодец Иван-царевич, сюда зашел? Волею или неволею?

Я здесь живу уже сорок лет, а никакой человек мимо не прохаживал и не проезживал, ни зверь не прорыскивал, ни птица не пролетывала, а ты как сюда забрел?» — «Ох ты, глупая старая баба, — в ответ сказал Иван-царевич, — ты прежде меня, доброго молодца, напой да накорми и тогда уже спрашивай». Ега-Баба тотчас вскочила, собрала на стол, напоила и накормила Ивана-царевича, и в баньке выпарила, и стала опять спрашивать: «Как ты сюда зашел, добрый молодец, и волею или неволею?» Ответ держал Иван-царевич: «Сколько волею, а вдвое того неволею, иду я искать моих родных сестриц Луну и Звезду, и где мне их сыскать, сам не ведаю». — «Добро, Иван-царевич, — молвила Ега-Баба, — молися богу и ложись спать, утро вечера мудренее». И тогда Иван-царевич лег спать, и от дорожного труда заснул весьма крепко., Поутру, лишь только что стало на дворе рассветать, то Ега-Баба начала его будить: «Вставай, добрый молодец, пора тебе в путь ехать». Тогда, встав, Иван-царевич умылся, оделся, богу помолился, на все четыре стороны поклонился и начал с Егою-Бабою прощаться. Тогда Ега-Баба ему сказала: «Что ж ты, Иван-царевич, со мною прощаешься, а не спросишь, куда тебе надобно и в которую сторонушку? Поезжай ты вот по этой дороженьке и увидишь в чистом поле палаты белокаменные; и в тех палатах живет твоя большая сестрица Луна. Только трудно тебе её взять будет, потому что живет с нею нечистый дух, который приходит к ней медведем и после оборачивается человеком, как скоро к ней придет».

Тогда Иван-царевич простился с Егою-Бабою, надел на себя сапоги-самоходы и пошел в путь. На третий день увидел он в чистом поле белокаменные палаты и когда к ним пришел, то вошел он на широкий двор и, ходя по всему двору, не видал ни одного человека, ни скота. Тут надел он на себя шляпу-невидимку и пошел в палаты, и ходил по всем комнатам, и, наконец, вошел в спальню прекрасной царевны Луны, любезной его сестрицы. В то время царевна Луна лежала на своей тисовой кровати и опочивала крепким сном. Иван-царевич подошел к кровати, начал будить родную свою сестрицу, скинув с себя шляпу-невидимку. Прекрасная Луна от сна пробудилась и, увидя пред собою молодого юношу, сказала: «Кто ты таков и зачем сюда пришел?» (Потому что она не знала ещё своего брата.)

Тогда Иван-царевич ей в ответ сказал: «Любезная моя и единокровная сестрица, прекрасная царевна Луна! Не злодея и не иного кого видишь ты пред своими очами, но любезного своего брата Ивана-царевича, который принес тебе челобитье от батюшки твоего царя Ахридея и от матушки твоей Дарии: они вельми по тебе и по сестрице нашей царевне Звезде сокрушаются сердцем своим». Тогда прекрасная царевна Луна вскочила с постели и во слезах начала обнимать Ивана-царевича, и целовалися они и миловалися долго время, а после того царевна Луна Ивану-царевичу сказала: «Вселюбезнейший мой братец, Иван-царевич! Я несказанно рада, что вижу тебя пред своими очами; но опасаюсь, чтоб не пришел сюда медведь, который меня содержит в сих палатах, и тебя бы не съел». — «Не крушись о том, — молвил ей Иван-царевич, — я этого не боюсь». Скоро после того поднялся вихрь, тогда прекрасная царевна Луна Ивану-царевичу сказала в великом страхе: «Любезнейший мой братец, Иван-царевич! Скоро придет сюда медведь, то спрячься ты куда-нибудь, а то съест он тебя, конечно». — «Не бойся», — сказал ей Иван-царевич, а потом надел на себя шляпу-невидимку и сел на стул.