Бои на Карельском перешейке

Ивлев пополз. Лежу один. Смотрю — финнов нет. Куда они девались, не знаю. Вдруг справа, позади слышу — длинная пулеметная очередь. Я насторожился. Это не ручной пулемет, у ручного не хватит диска на такую длинную очередь. Это станковый. А у нас в разведке станкового пулемета нет, только ручные. Значит, стреляют финны. По кому же это они бьют?

Подумал, подумал и пополз на звук пулемета. Пробираюсь болотом, кустарниками. Звук все ближе. И вот вижу: замаскированный срубленными елочками стоит в снегу пулемет и палит по дороге, по тому месту, где должны проходить наши, за которыми пополз Ивлев. А у пулемета три белофинна. Я за винтовку. Но, думаю, нет — стрелять нельзя. Убьешь одного, а другие двое на тебя!

А то разве штыком? Нет, и штык не годится, — штыком тоже с тремя не управишься. Полез я в сумку за гранатой. А граната только «Ф-1», большого радиуса поражения. И я теперь не за камнем, а только за кустом. Но делать нечего. Бросил «Ф-1», а сам поскорее бух в снег, чтобы меня поменьше задело.

Оглушительный взрыв. Однако и меня тряхнуло здорово. Щеку поцарапало, на спине шинель осколками пробило и из ватника вату повыдергивало. Но цел!

Дым рассеялся. Смотрю: от всего пулемета один каток опрокинутый, ствол в снег зарылся, три трупа лежат.

Пополз я назад, к батальону. Уже совсем рассвело. Реденький лесок кругом, и вдруг вижу — несколько финнов устанавливают какую-то треногу. Что бы это такое? Фотографы они, что ли? Нет, не то. Бак рядом пристраивают и шланг какой-то.

Я засел в кустах, выжидаю. Тут я увидел лыжи, а на лыжах стоит пулемет. Они поднимают пулемет и укрепляют его на треноге.

Ага, вот это какие фотографы! Я швырнул под треногу гранату. Взрыв. Выглядываю из снега — и следа белофиннов не осталось. Чисто сбрил!

Между тем из глубины нашего расположения стала доноситься беспорядочная стрельба. Я поспешил к батальону. Пробираюсь леском. В левой руке винтовка, в правой граната. Идя на выстрелы, вышел… к нашему обозу.

А тут полная паника. Люди под кухнями, под повозками. Стреляют слева, стреляют справа, а кто куда ведет огонь — не поймешь.

Я бросился в канаву, где залегло несколько красноармейцев.

— Что тут такое? Куда стреляете?

А мне человек показывает, зажмурившись и упрятав голову в плечи:

— Туда…

— Куда туда?

Перебегаю от одного к другому, от канавы к кухне, от кухни к повозкам, — всюду пальба, и ни от кого не добьешься никакого толку. А людей, вижу, много — сила, если их собрать!

Я и давай сколачивать обозников.

— За мной, кричу, товарищи! Давай за мной!

Не идут.

Я тогда одного поднял: «Становись!» Другого поднял: «Вставай рядом, если пропасть не хочешь!» Третьего уже легче удалось поднять, четвертого — еще легче.

Повеселели, закуривают под моим началом. Какой ни есть, а командир объявился. Все больше и больше у меня людей. Как перестали стрелять, так и вообще оказалось, что тут делать нечего.

Ни одного белофинна. Видимо, финны сделали на обоз налет, посеяли панику, а сами — дальше.

Но только перестали обозники палить, как сразу же стала слышна стрельба в другом месте, и совсем недалеко — в расположении нашей полковой батареи… Это уже дело посерьезнев.

— Вперед — кричу, — за мной!

Побежали мы лесом и вскоре так и выскочили на белофинских автоматчиков.

Они били по нашим из-за деревьев. Мы зашли с фланга— «ура!» и смяли автоматчиков. Те побросали оружие да как пошли удирать, только пятки засверкали. Я с командой — за ними, в погоню! Но на бегу попробуй-ка их взять! Как зайцы, туда, сюда увертываются финны от штыка. Да и налегке они, а мы в снаряженье.

Метров сто — двести мы их так преследовали, а потом они забежали в чащу, вскочили на лыжи, которые были там припрятаны, и сразу пропали в лесу.

А мы — тоже не лыком шиты! Обложили лес и пошли шаг за шагом его прочесывать. Теперь местность мне вся была знакома, стал я прижимать белофинских зайцев к нашему батальону. Батальон взял их огнем с одной стороны, я — с другой. Тут их и положили. Часть из них кинулась удирать по льду озера, а лед-то слабый. Эти провалились, ушли под лед.

Закончив свое дело, я распустил обозников. Отправились они приводить в порядок свои кухни и повозки.

Остался я один. Хожу туда, сюда: к кому примкнуть?

Тут встретился мне инструктор политотдела дивизии. Расспросил меня, кто я, что тут делаю, — и сразу к комиссару дивизии. Гляжу — и комиссар тут же.

— Орел! — говорит. — Да вы, — говорит, — товарищ Ульянов, своей находчивостью и отвагой боеприпасы отстояли и продовольствие, и весь обоз от налетевшего врага!

После этого еще во многих боях я был — и все разведчиком. Сначала рядовым бойцом, потом младшим командиром. Командование несколько раз предлагало мне поехать учиться — я уже был Героем Советского Союза.

Но как же, думаю, оставить своих разведчиков? У меня уже свой отряд был — из смельчаков, добровольцев. Как же я их, товарищей-то своих боевых, оставлю?

Так и не поехал учиться, пока не кончилась война. А теперь другое дело. Теперь я в военном училище…