Приготовления к срыву праздника стали заметны уже сразу после его начала в десять часов утра. Среди пяти сотен прибывших на капище людей стали появляться суровые молодые монахи в черных рясах, с подбритыми висками, с эмблемами Лотоса на груди, а также бандитского вида юнцы в коже, увешанные цепями и бляхами, которые сразу стали задирать парней, толкать и обнимать девушек, с гиканьем носиться друг за другом, сшибая при этом с ног пожилых людей и сваливая палатки торговцев всякой всячиной. Их удалось остановить сравнительно быстро: парни Ираклия и он сам просто похватали хулиганов одного за другим и переправили на ту сторону реки, пригрозив переломать все кости, если они снова примутся за старое. Таким образом был нейтрализован передовой «разведотряд» сатанистов, состоящий из рекрутированных по местным городкам бандитствующих подростков. Но операция по срыву праздника, разработанная в московских кабинетах АНБ и СТОКК, продолжалась, и в действие вступили более серьезные силы.
Молодые бритоголовые монахи начали стягиваться к Перун-скале, оцепили ее с трех сторон, не подпуская к каменной аллее ни старейшин, ни «жрецов», ни зрителей обряда, а двое из них взобрались на вершину холма и на глазах у ахнувшей толпы сбросили вниз один из двенадцати каменных идолов. Однако закончить «работу» не успели. На холме появилась еще одна пара монахов – «спецназовцы» Корнеева – и быстро утихомирила разрушителей капища. А когда остальные монахи Черного Лотоса кинулись было по склону холма вверх, чтобы помочь своим «братьям», навстречу им вышли Ираклий и его помощники, настроенные с угрюмой решимостью прекратить безобразие, и «братья» отступили. Никто из празднично настроенных людей, участников торжеств и зрителей, не успел как следует вникнуть в происходящее, а многие вообще посчитали этот случай за номер программы.
Камень подняли и уложили на прежнее место, порядок был восстановлен, смутьяны изгнаны, и действие продолжалось. Правда, сатанистов это не остановило, они продолжали выполнять возложенную на них миссию, за которую им обещали хорошо заплатить. Следующий этап их плана предполагал организацию нападения на старейшин Схода, выглядевшую со стороны как «несчастный случай».
Крутов и Мария, игравшие роль увлеченных зрителей, находились неподалеку от главных действующих лиц обряда и устроителей праздника и видели всех, кто маскировался под таких же «увлеченных представлением» людей. Они сразу вычислили двух подозрительных мужчин, одетых, несмотря на не по-майски жаркий день, в плащи и придвигавшихся к группе старейшин все ближе и ближе.
Уже начался зачин, «жрец» – высокий седой старик, глава Смоленской общины, в центре очерченного круга нараспев выговаривал слова заклинания: «Мать-сыраземля! Уйми ты…» Люди, обступившие круг, охраняемый редкой цепочкой воинов в доспехах, молча внимали. В урочище установилась торжественная тишина, нарушаемая лишь голосом «жреца» и птичьим пением.
Крутов, находясь в состоянии живы, хорошо видел и слышал, что делается вокруг капища и под холмом, где происходили главные события, но предвидеть развития этих событий не мог и нервничал.
– Чего они добиваются? – шепнул он Марии, стоявшей рядом с выражением зачарованности на лице. – Неужели начнут стрелять?
– Разделимся, – ответила почти неслышно Мария. – Ты бери первого, в кепке, я возьму второго.
Они двинулись сквозь толпу к мужчинам в плащах, выбравшимся на край поляны, в центре которой была проложена борозда. Егор подошел к своему «клиенту» в кепке, плотному, светловолосому, державшему правую руку в кармане плаща, дотронулся до его плеча:
– Уважаемый, документик какой-нибудь у тебя имеется? «Плащ» дернулся, обернулся, затравленно зыркнул по сторонам и сделал недоуменное лицо:
– Какой документик? Я на праздник пришел, как все. Стою себе и смотрю. А вы кто такой?
– Я местный сторож. Давайте-ка отойдем в стороночку, чтобы не мешать людям.
– Никуда я с вами не пойду, я мирно стою и никому не мешаю, и вообще сейчас милицию позову!
– Я и есть милиция, – ласково продолжал Егор. – И не прикидывайся ветошью, – вспомнил он выражение Панкрата. – Выходи отсюда и побыстрей!
Мужчина в кепке, лет тридцати семи – сорока, попятился, глаза его стали светлеть, в них появился злобный блеск, и Крутов понял, что он вооружен. Пора было от уговоров переходить к делу. Ударил, целя в горло – на всплеске ненависти (вспомнился дед Осип, убитый ударом в горло), и подхватил падающее тело. Никто из обступавших их со всех сторон людей удара не заметил.
– Помогите, – попросил Егор, – человеку плохо. Надо отнести его в тень.
Двое парней с готовностью подхватили потерявшего сознание боевика в кепке за ноги и вынесли вместе с Крутовым из толпы к березкам на опушке леса.
– Здесь врач есть, – сказал один из них. – Могу позвать.