– Вы вспомните, что нам рассказывал Валентин. Младшая сестра хотела сделать себе серию пластических операций, чтобы обрести модельную внешность. А старшая хотела родить ребенка и надеялась на то, что младшая поделится с ней деньгами. Возможно, она и завела разговор о деньгах, когда пришла к сестре в день убийства, а та отказала ей в грубой и жесткой форме, да еще и ляпнула что-нибудь насчет желания иметь ребенка. Слово за слово – и ссора разгорелась. Ведь могло так быть?
– Теоретически – могло, – согласился Суханов. – Но ведь старшая сестра ничего такого следователю не рассказывала, так ведь, Валентин?
– Так, – подтвердил Семенов. – Она вообще в полном отказе.
– А что там с младшей-то? – с интересом спросил Забродин. – Она что, такая страшная, что ей целая серия операций была нужна?
– Да нет, она вполне хорошенькая, – пожал плечами Семенов. – Я же вам вместе со всеми материалами фотографии представлял.
– Кстати, насчет фотографий, – жестко произнес Владимир Григорьевич. – Я их не смотрел и сразу же стирал. И не вздумай мне в дальнейшем их подсовывать.
– Почему?
– Потому что мне не нужны ни имена, ни лица, мне не нужно личное впечатление и личное отношение к этим людям, понял? Мне важна только фактура. – Забродин знал, что в данном случае не прав: требование не показывать ему фотографии пришло в голову только сейчас, раньше он их действительно не смотрел и сразу же стирал, ни слова не говоря Семенову. Но ему хотелось посмотреть на реакцию потенциального сотрудника, ибо реакция на несправедливость со стороны начальства говорит о многом. Что ж, можно констатировать, что Валентин надежды оправдывает, реагирует правильно, даже бровью не ведет. – А тебе, Юленька, я так скажу: если баба дура, то и преступление она совершает дурацкое. Бабы вообще заточены под другое, под семью, детей, мужей, а не под преступления, поэтому они ничего толкового в криминальном плане никогда не могли. Мужики – другое дело, у них в крови потребность уничтожить противника и отобрать его добро и его женщину, поэтому среди преступников всегда мужиков было больше. Я как-то даже интересовался статистикой, так вот, к твоему сведению, среди преступников женщин не больше пятнадцати процентов. Так, Валя? Ты же в милиции работал, должен знать.
– Так, Владимир Григорьевич, – кивнул частный детектив.
Шляго снова замкнулась в молчании, скрестив руки на груди и слегка отодвинувшись от стола. Забродин видел, что она расстроена. Ничего, справится. А Славка, похоже, доволен. Ну что ж, его можно понять. Самому Забродину все равно. Не для того он затевал свою игру, чтобы переживать. Он хотел развлечения, и он его, похоже, получил.
В 2009 году Забродин отметил 60-летие и в конце того же года задумал свою игру, к осуществлению которой приступил в начале 2010 года.
Он был очень богат. И неожиданно выяснилось, что это никому не нужно, в том числе и ему самому. Все было налажено, все устойчиво, все спокойно. Он тяжело пережил 60-летие, ему показалось, что это некий рубеж типа точки невозврата, когда все уже в прошлом, а впереди только тихая старость. Драйва с адреналином Забродину не хотелось – устал, новое дело начинать нет запала, зато есть ощущение тихой скучной пустоты впереди.
Владимир Григорьевич Забродин вышел из среды «теневиков» советского времени, с молодости был при деньгах и при делах, так что шмотками, удобствами и хорошей едой уже был обеспечен и до перестройки. После перестройки он насытился новыми возможностями довольно быстро и к 2009 году откровенно соскучился. При советской власти он успел посидеть 5 лет за экономическое преступление, первая жена его не дождалась, сразу же после его осуждения подала на развод, потому что в те годы быть членом партии и иметь мужа – расхитителя государственной собственности было не очень удобно. Их десятилетнему сыну жена сказала, что папа плохой, он совершил преступление и больше она не будет считать его своим мужем, а мальчик должен перестать считать его отцом. Таким манером она промывала ему мозги довольно долго, и мальчик поверил. Через какое-то время она снова вышла замуж, новый муж мальчика усыновил, и семья у них сложилась очень хорошая, дружная. После освобождения Забродин предпринял попытку повидаться с сыном и возобновить отношения, но мальчик, которому уже было лет 15–16, сказал: «Ты – плохой человек, ты совершил преступление, я не хочу тебя знать. У меня теперь другой папа». Владимир Григорьевич был настолько этим обескуражен, что даже не нашел, что сказать в ответ.
Спустя много лет, когда он уже стал очень богатым, Забродин снова нашел сына и предложил ему материальную помощь, но тот снова отказался, сославшись на собственную финансовую состоятельность и на то, что денег от вора он не возьмет. И вообще, Забродин ему – никто, а брать деньги от посторонних людей он не приучен. В этот раз Владимир Григорьевич понял отчетливо и бесповоротно: сына он потерял.