Трудно передать встречу с товарищем, вырвавшимся из окружения врага. Спрашиваю:
- Куда ранен?
- Ранение опасное, в полость таза.
Коротко Винокуров рассказал, что произошло с ним. Во время его рассказа красноармейцы взвода крепко сжимали винтовки; лица дышали; решимостью отомстить врагу за страдания товарища. С нами был санинструктор. Поручив ему заботу о Винокурове, мы снова двинулись в путь.
К 10 часам взвод Королева достиг вершины Заозерной, по северному склону. На каменной глыбе гордо развевался красный флаг страны социализма. По гребню, уставив в сторону противника дула, стояло несколько станковых пулеметов. За каменной грядой два гранатометчика методически, одну за другой, посылали гранаты из ружейного гранатомета. Противник вел огонь фосфорными минами. По японским батареям, расположенным в Хомюко, била наша тяжелая артиллерия.
Чудесный вид на озеро Хасан уже не привлекает меня. Желудок властно требует пищи. Выручают бойцы. Кусок хлеба и глоток воды из фляги восстанавливают силы.
С отсекром бюро ВЛКСМ тов. Вавиловым решили спуститься вниз и найти командный пункт. Задача была ясна - очистить от японцев юго-западные скаты высоты. Телефон на берегу озера. Надо добраться до него и связаться с полком. Но как это сделать? На вершине безопасно. Тревожат только японские мины, а подступы к высоте методически обстреливает артиллерия японцев). Кроме того, в коленках такая ноющая тупая боль, что, когда спускаешься с горы, кажется, нет ног или они идут сами по себе, а туловище само по себе. Однако надо идти.
Спускаемся вниз и буквально через 100-150 метров попадаем под артиллерийский шквал противника. Почти над головой рвутся шрапнельные снаряды. Вавилов добежал до оврага и оттуда зовет меня, но поздно. Плотно прижавшись к земле, надвигаю каску так, чтобы защитить голову, и ожидаю, когда будет перенесен огонь дальше. И, действительно, снаряды стали рваться дальше. Можно перебраться в овраг. Поднимаюсь с земли, но не чувствую нот и падаю снова. "Неужели отбиты ноги?" - мелькает в голове. Ползком скатываюсь в овраг и там убеждаюсь, что ноги целы.
Пошли к телефону. Отыскиваю телефониста и связываюсь с полковником Берзариным. Докладываю ему о продвижении полка и его состоянии. Разговор наш неожиданно прерывается. Шагах в пятидесяти раздается крик: "Японцы!" и началась стрельба. Отдельные люди и санитарные двуколки устремились назад, Что за паника?
Бросаю трубку телефона. У патронного пункта много винтовок. Хватаю первую попавшуюся.
- Товарищи! Вперед! За мной!
Вырываюсь вперед из группы бойцов. Двое показывают руками на пригорок.
- Товарищ старший политрук, вот тут сейчас убили одного японца, а другой скрылся в камышах.
Подаю команду оцепить камыши. Люди бросились на поиски врагов.
Вдруг совсем близко в камышах раздался взрыв. Бегу туда. Несколько бойцов окружило японского унтера, но он взорвал себя гранатой. Второй лежит с пробитой головой на пригорке. Оказалось, что панику наделали эти два оставшиеся в тылу снайпера. Хорошо, что удалось быстро прекратить ее. Паника опаснее врага.
Тут же созрел план очистки занятого района от японских снайперов, пули которых часто пролетали в неожиданных направлениях. Предлагаю Вавилову создать из комсомольцев команды по вылавливанию снайперов. Он энергично принялся за работу, и в этот, а также в последующие дни комсомольцы выбивали из укрытий и из прибрежного камыша японских офицеров-снайперов, тревоживших наш тыл. Особенно хорошо работали два комсомольца-связиста Пожил и Клименко. Пожил был убит во время одной атаки на обратных скатах Заозерной, а Клименко остался пожизненно в радах Красной Армии.
К вечеру по командному пункту полка начала бить японская артиллерия. Снаряды в большинстве ложились рядом, в озеро. Красноармейцы шутили над японскими артиллеристами:
- Хасанским карасям сегодня основательно досталось от японцев.
Я получил приказание ночью прибыть на командный пункт соединения. В 2 часа утра 9 августа я был там. Из политотдельцев были ранены заместитель начальника тов. Смирнов и инструктор политрук тов. Бакштаев. Оба ранены неопасно, все же Смирнова пришлось эвакуировать. На следующий день начальник политотдела выехал на главный командный пункт, и мне сутки пришлось руководить работой политотдела, пока не было объявлено перемирие.
Что можно сказать в заключение о своей работе в бою?
Первое - это то, что я не был тесно связан с начальником политотдела и не знал иногда, какие частные задачи ставились полку. Это зависело только от моей неопытности: в бою я был первый раз.
Во-вторых, я мало работал с заместителями политруков и недостаточно помогал отсекру партийного бюро, хотя беседовал с ним несколько раз.