Бой вечен

Когда я подрос – я вспомнил этот эпизод и спросил у деда, о чем они разговаривали с Его Величеством. Дед сказал: Его Величество спросил, прервалась ли династия Воронцовых-флотоводцев. Дед ответил – никак нет.

На следующий год – летом, меня привезли в имение Романовых, в Ливадию. Там был парнишка – мой одногодок, с которым мы сразу начали спорить относительно того, что за корабль мы видим на горизонте. Пять лет – а все туда же…

Это и был Цесаревич Николай.

– Мой отец в это время был в Польше… – несколько неуверенно сказал я. – В Польше был большой рокош, всех, кого только можно, направили туда на восстановление порядка. Есть записи в его личном деле.

Юлия улыбнулась.

– Много ли правды можно почерпнуть из твоего личного дела? А из моего?

– Черт, он был там! – вспылил я. – Я разговаривал с дедом, я разговаривал с его сослуживцами. Его отозвали оттуда, потому, что рокошане начали охоту конкретно на него.

– Не слишком серьезный повод для отзыва. Тем более что охотились там на всех, кровь за кровь, смерть за смерть…

– Но он приезжал домой! Летом! Ранним летом!

– На пару дней. Я не думаю, что нижние чины в восемьдесят втором сносили по паре ботинок, расследуя приключения твоего отца в Италии и Ватикане…

Я уже… дошел до кондиции… но тут мне на глаза попался еще один лист. Длинный столбик фамилий – шестнадцать, и две – дописаны от руки. Поднеся его к глазам – я похолодел…

10. Цезарь Полетти, барон.

14. Карло Альберто Далла Кьеза, генерал карабинеров.

Последним, от руки, чернилами был вписан Пьетро Антонио Салези ди Марентини, аббат, работающий в Ватикане.

Имена Салези ди Марентини и барона Цезаря Полетти назвал мне детектив, бывший контрразведчик и офицер финансовой гвардии Марио Джордано. Разобраться в этой истории он не успел – его тоже убили…

Полетти. Далла Кьеза. Салези ди Маретини…

Прищурившись, я посмотрел на лист, затем положил его обратно. Из стоящего неподалеку принтера достал лист чистой бумаги, присел за стол, начал писать. Юлия с тревогой наблюдала за мной…

Поставив свой росчерк, я помахал листом бумаги, чтобы просохли чернила. Подвинул бумагу Юлии.

– Что это?

Она не прикоснулась к листу.

– Прошение об отставке.

– Ты…

– Нет, я не сошел с ума, – сказал я, опережая ее мысль, – я в здравом уме и трезвой памяти, как никогда. Будь любезна, когда будешь в Санкт-Петербурге, отправь это в Собственную, Его Императорского Величества Канцелярию. Если не трудно.

– Тем самым ты оскорбляешь Его Величество.

– О, наоборот. Я избавляю его от тягостного объяснения перед концертом мировых держав за мои поступки. Все, что он должен будет сделать, – показать сию бумагу. Это страховка, прежде всего для Его Величества.

– Что ты намерен делать?

– Разобраться в этой ситуации. До конца.

– А как же… деньги… Тимур, это же твое дело. Ты что, его бросишь?

Для дворянина бросить так дело, да еще такое, какое поручил ему лично Император, было бесчестием.

– Нет, не брошу. Это одно и то же. Тимур… Ди Марентини, Полетти… Деньги в Риме. И в Ватикане. Мы охотимся за слугами – в то время, как надо обратить внимание на господ. Господа – это те, у кого деньги. Пока есть деньги – есть террор, есть боевики, есть взрывчатка. Мы можем уничтожать их сколько угодно и как угодно – но пока есть деньги, будут появляться новые и новые. Не будет денег – не будет ничего. Все прекратится.

– Что ты будешь делать? Я должна знать.

– Лучше тебе не знать. Ничего не знать. Я подозреваю, что все, кто что-то знал, уже на том свете.

– А мне, что делать?

– Спрячь это. Попробуй узнать, живы ли Параскун и Грицевич. Но очень осторожно. Не сама, поручи это кому-то. Да… возьми вот это…

Я достал из кармана стальной, отшлифованный прямоугольник коммуникатора «Нева», положил рядом с бумагами.

– Зачем это?

– На память обо мне…

День после революции Центральная Италия 19 июня 2013 года

Итальянский полуостров – средоточие истории, один большой архитектурный памятник, перекресток миров. В древние века – это было колыбелью цивилизации, цитаделью Римской Империи, покорившей половину известного мира, в средние века – скопищем государств… наверное, нигде феодальная раздробленность не была доведена до такого абсолюта, как на итальянском «сапожке». Во времена Возрождения – именно отсюда шел живительный свет, пролившийся на всю Европу и избавивший ее от мракобесия и убожества средневековья. В двадцатом веке – веке стали и крови – итальянцы почти воссоздали Римскую Империю, и во всяком случае – отстояли свою метрополию. Так что к событиям, имеющим историческое значение, здесь было не привыкать…