Она кивнула, прекратив смеяться, и стерла выступившие якобы от смеха слезинки.
— Это меня и погубило, да? — спросила она, смотря на меня чуточку покрасневшими глазами. — В тот день, когда вы узнали, сколько у меня денег, вы поняли, что я вам не пара, верно?
Я лишь головой покачал и поднялся из кресла.
— Дело не в деньгах, Мирослава Анатольевна, — произнес я. — Благородный человек всегда руководствуется в первую очередь интересами своего рода. Надеюсь, встретимся на занятиях.
— Разумеется, — фыркнула Герасимова. — Не думаете же вы, Иван Владимирович, что я брошу учебу только потому, что наша пара не сложилась? Я не настолько безответственна.
— Не сомневаюсь, Мирослава Анатольевна, — поклонился я. — В таком случае приятного вечера.
Едва за мной закрылась дверь, я услышал, как она всхлипнула. Но оставаться и утешать Герасимову не входило в мои планы. Эта история закончена, мы поговорили, и ни к чему тревожить девушку своим присутствием в такой момент.
Как только за Иваном Владимировичем закрылась дверь, Мирослава уронила лицо в ладони и всхлипнула. Волосы рассыпались по столешнице, плечи вздрагивали от беззвучного плача.
Хотелось кричать от боли и обиды, но… Как это ни прискорбно, Моров был прав. Интересы рода превыше всего. И она, Мирослава Анатольевна Герасимова, ему не подходила.
Слишком независима, слишком обеспечена. Она не стала бы заглядывать в рот супругу, ее род не впал бы в зависимость от него. Герасимовы и без Морова сильны и влиятельны. И вполне могли бы поглотить Моровых через поколение.
Однако это осознание все равно не приглушало боль в груди.
Но это ничего, поболит и перестанет. Пройдет немного времени, и Иван будет смотреть на свою студентку, которая так и не стала его невестой, с сожалением. Да, через несколько лет он будет сожалеть о том, что выбрал другую.
И для этого не потребуется никаких конфликтов. Мирослава привыкла достигать своих целей правильными, разумными средствами. Превращать своего же партнера во врага Герасимовы не станут.
Мирослава приложит все усилия, но она превзойдет и Ивана Владимировича, и его Макарову.
Дверь в библиотеку открылась, и девушка поспешно отвернулась, чтобы вошедший не увидел ее слез. Подхватив салфетку, наскоро привела лицо в порядок.
— Как ты, дочка? — спросил Анатолий Никодимович, присаживаясь на подлокотник кресла, в котором она сидела.
Сильные руки заботливого отца обхватили девушку за плечи, и все мысли о том, что нужно быть сильной и доказать Морову, что он еще пожалеет о своем выборе, смыло от этого прикосновения. Рядом с ней был тот, кто всегда утешит и поддержит, кто не осудит и примет ее любой.
— Все будет в порядке, папа, — прижавшись к плечу главы рода Герасимовых, заверила Мирослава. — Не сейчас. Но обязательно будет.
Он поцеловал ее в макушку, точно так же, как делал это в далеком детстве, когда она разбивала коленки, споткнувшись на ступеньках. Это воспоминание заставило Мирославу улыбнуться.
— Хочешь чего-нибудь? — спросил Анатолий Никодимович.
— Просто посиди рядом, пожалуйста, еще чуть-чуть, — попросила она, прижимаясь к родному человеку. — Завтра я буду сильной. А пока просто побудь рядом, хорошо?
Он улыбнулся, чуть покачивая дочь в объятиях. Несмотря на прошедшие годы, она все так же оставалась в его глазах той же маленькой девочкой, что ревела над потерявшейся игрушкой или трогательной книгой.
Несколько минут они просто сидели, и Мирослава чувствовала, как в груди разжимаются холодные тиски, а в голове проясняется. В конце концов, кое в чем она уже превосходит Морова.
Ведь у нее есть семья, есть родные и близкие. А кто есть у Ивана Владимировича? Макарова?
— Может быть, стоит забрать документы из академии и перевестись в другое место? — предложил начальник Генерального штаба. — Мы можем устроить тебя куда угодно, моя маленькая. Стоит тебе только пожелать.
— Нет, — шмыгнув носом, покачала головой та. — Это будет равносильно признанию поражения. А я не собираюсь сдаваться.
Анатолий Никодимович хмыкнул и, еще раз поцеловав ее в макушку, ответил:
— Я в любом случае буду на твоей стороне, Мирослава. Для этого и нужна семья.
Крышка стеклянной капсулы с гудением пришла в движение, медленно поднимаясь и открывая скрытое за броней тело. Зеленоватая жижа, в которой плавало мужское тело, также неспешно выкачивалась в заработавший слив. Процесс занял несколько минут, в течение которых тело в капсуле практически не шевелилось. Только ноздри трепетали на мужественном лице, да мускулистая грудь вздымалась при дыхании.
Наконец, лежащий внутри человек открыл глаза и, щурясь от слишком яркого света, вытянул руки, хватаясь за установленные на краях капсулы скобы. Несмотря на то, что тело было достаточно сильным и крепким, требовалось время, чтобы сознание адаптировалось к новым условиям. Да и не знавшие работы мышцы пока что вели себя не слишком послушно.
Но это было мелочью по сравнению с тем, что получилось избежать смерти.