Бояре Стародубские. На заре

– Я сошью тебе мяч! – вызвалась Паша, обрадованная, что нашлось занятие. В играх с детьми она нашла себе развлечение, они строили себе дома, гуляли по комнате, стена которой изрисована была деревьями и травами, дети же считали это садом за неимением другого сада! Паша кормила детей, сказывала им сказки, но через несколько дней и это занятие недостаточно развлекало ее. Ей недоставало воздуха, свежего воздуха, которым так легко дышалось, ей наскучило оставаться в четырех стенах; она подходила к двери и смотрела вниз по лестнице с желанием сбежать с нее.

Глава III

Бродя от скуки по всем углам терема, Паша натолкнулась на маленькую дверку, ведущую на холодный чердак; она отворила ее и из любопытства заглянула туда, и на нее повеяло холодным ветром; Паша жадно потянула в себя свежую струю воздуха. Вдали блеснул ей свет из окна на крыше, она быстро пробралась к нему по бревнам и балкам темного чердака, и как обрадовалась она, как забила в ладоши! Из небольшого окна, прорубленного в крыше и не заделанного ни решеткой, ни слюдой, она увидела далекое открытое поле, за ним вправо от дома темный лес, а за лесом церковь, от которой доносился мягкий звон колокола. Недалеко от леса блестела не замерзшая еще синяя полоса воды; широкая река, повернув от леса на запад, уходила вдаль по ровному лугу. Паша загляделась вдаль и, опустив голову на грудь, сидела неподвижно на одной из балок чердака, пока не продрогла вся, проникнутая холодным воздухом в своей легкой одежде, и не сбежала вниз погреться.

С этих пор сидение на чердаке, на вышке, заменяло ей ее прежние прогулки.

«А как красиво здесь будет весной! – думала она. – А уж я проберусь туда вдаль, к реке! Когда-нибудь после обедни можно будет укрыться в лес из церкви…» И часто, сидя на чердаке, она обозревала поле своих будущих действий и обдумывала план побега. Только Захар, проходя по двору, видел ее иногда на вышке; он усмехался ей, точно понимал ее бескрылые порывы.

– Захар! – окликнула она его вполголоса. – Какая там, далеко, стоит церковь?

– То монастырь! – ответил Захар и радостно осклабился, смекая, что меньшая боярышня скажет сестре о соседстве монастыря.

На другой же день обе сестры уже вместе глядели из окна чердака на далекие церкви и вертевшегося около дома Захара, просили узнать, какой это был монастырь, не женский ли! И все расспросить о нем.

– Это можно, в воскресенье… – обещал им Захар.

Весело было поглядеть на простор с чердака; но в зимнее время идти на простор в лес или к реке не особенно манило еще; да скоро река затянулась льдом и вся окрестность покрылась снегом. На дворе было морозно, но в сильно натопленных покоях было жарко и душно; Паша хотела бы ускользнуть из них. И во время послеобеденного отдыха деда она на цыпочках спускалась по лестнице в нижние покои. Как белка лазила она там по лавкам и окнам, приподымаясь к стенам, чтобы ближе посмотреть на стоявшие на поставцах золотые кубки, чарки и подсвечники с замысловатыми фигурами зверей и людей. Ладонями рук гладила она обтянутые сукном стены, испытывая тонкость сукна; рассматривала расписной потолок и изучала во всех подробностях переднюю комнату, приемную боярина Савелова. Никто не входил и не мешал ей осматривать все, от часов немецкой работы с боем до шахматной доски и резных фигур шахмат, водившихся тогда во многих домах бояр. В доме боярина почти никогда не было посетителей или чужих, и Паше нечего было бояться встретиться с кем-нибудь. В углу комнаты сидел иногда древний старик сказочник боярина, с седой и пожелтевшей бородой, но она не дичилась его; он напоминал ей старого пастуха их, Луку. Таких стариков везде держали в боярских домах, чтобы сказывать сказки на ночь, в случае бессонницы, или рассказывать про старину. Завидев Пашу, старик сказочник сам уходил в другую, столовую комнату деда, чтобы не мешать ребячливой девушке, как ее обыкновенно называли.