Боярич

Странно, но память Кирилла, встроившись в мою собственную без остатка, став ее неотъемлемой частью, изрядно сместила акценты в моем мировоззрении, в частности изрядно пошатнув давно ставший привычным цинизм стоящего у черты умирающего вояки, уже принявшего грядущий уход как должное. С другой стороны, иные черты моего характера… Так я толком и не смог принять умения Кирилла прощать и доверять… я никогда не прощал своих обидчиков и всегда отдавал долги. Будь то услуга или пуля в лоб, рано или поздно «награда» находила своего «героя». За что и получил Там свое прозвище. Правда, всегда предпочитал его прямой перевод с латыни, благо такой вариант[2] подходит мне не меньше. Люблю вкусно и много поесть. А вот комиксов не люблю, очень. Потому записным острякам, интересующимся наличием у меня адамантовых когтей, я без лишних разговоров устанавливаю личную портативную светотехнику… бесплатно.

Сегодня был первый день, когда здешние эскулапы разрешили мне наконец выбраться из постели и отправиться на небольшую прогулку… не дальше веранды перед медблоком. Замечательно. А то я уже устал лежать в боксе, наслаждаясь процессом выздоровления. Хотя… честно говоря, за выздоровлением своего нового тела я следил с большим интересом, поскольку такого темпа регенерации не видал даже у ящериц. Если бы Там у нас были такие врачи и такие возможности… сколько хороших ребят можно было спасти от смерти или инвалидности… М-да уж.

Поплотнее запахнувшись в халат, я нашарил под койкой пушистые и мягкие, совсем не больничные тапочки и, радостно распахнув дверь бокса, не менее весело поковылял по коридору к выходу из медблока, не забывая держаться стенки.

Оказавшись на веранде, я остановился и, отдышавшись, устроился на небольшой лавочке. Ноги дрожат, в голове муть… в общем, полный набор удовольствий выздоравливающего.

— А, Кирилл, вижу, ты уже выбрался на свежий воздух, — неслышно возникший рядом подтянутый дядька весьма неопределенного возраста присел рядом, не спрашивая разрешения… Впрочем, пришлось напомнить себе, что единственный человек здесь, у которого Владимир Александрович Гдовицкой, будучи начальником охраны, действительно обязан спрашивать разрешения сделать что-либо, это глава рода боярин Громов, мой номинальный дед, так сказать.

— Да вот устал лежать, Владимир Александрович. Скучно. Даже шрамы на морде считать и то надоело, — вздохнул я, закрывая глаза и подставляя лицо жаркому летнему солнцу. У юношеского тела, пусть даже и в таком вот покоцанном состоянии, есть один несомненный плюс. Окружающая реальность воспринимается куда ярче и… полнее. Словно в детство верну… м-да уж.

— Эскулап наш Иннокентий Львович говорил, что через пару дней от них и следов не останется, — осторожно заметил мой собеседник.

— Знаю. Мне он то же самое говорил. Но в боксе все равно больше заняться нечем. Вот и любуюсь на свое отражение. Спасибо сестричкам, позаботились о развлечении, — кивнул я, не открывая глаз.

— Да уж… — кажется, сосед совсем не рад такому повороту нашей беседы. — Ирина Михайловна сегодня за обедом опять о тебе справлялась.

— Какая трогательная забота. Передайте ей мое почтение и благодарность, Владимир Александрович… — Хм, не любил Кирилл тетку, ох, не любил. Да только с чего это меня так передергивает, а? Мне-то она никто, и звать ее никак. Дела-а…

— Еж, ну натуральный еж. Только что иголок нет, — со вздохом заметил мой собеседник.

— Ничего, тренер, дайте срок, вырастут… а там и за когтями-клыками дело не заржавеет, — откликнулся я и почувствовал, как напрягся сидящий рядом человек.

— А ты изменился, Кирилл, — доверительным тоном заметил Владимир Александрович, мгновенно пряча сущность эсбэшника за маской тренера и учителя. — Вырос, наверное?

— Вряд ли, скорее, просто устал. — Я открыл глаза и, повернув голову к собеседнику, спросил: — А что, это плохо?

— Хм… Вырос-вырос, Кирилл Николаевич. Впору об эмансипации задуматься, — старательно натягивая беззаботную улыбку на лицо, проговорил тренер. Только глаза у него остались слишком уж серьезными.

И я рискнул. Кирилл называл это «тронуть Эфир», я же всегда говорил: «напрячь чуйку». Но смысл один, и действо это мне знакомо давно и очень хорошо… Вообще все эти их «эфирные» техники до боли напоминают то, чему я учился Там, в Центре. Правда, здесь выбор приемов куда разнообразнее, а сами они… формальнее, что ли. Надо будет обязательно разобраться с этим делом. Непременно.

Как бы то ни было, «принюхавшись» к моему визави, я учуял только легкое одобрение в его эмоциях, что уже радовало. Но еще лучше было другое… боль, та самая жуткая головная боль, что в последнее время терзала мое тело Там, едва мне стоило воспользоваться своими умениями, здесь отсутствовала напрочь. А само действие, требовавшее раньше довольно серьезного усилия, теперь казалось естественным и простым… словно кружку воды выпить. Нет, ну правда… я чуть ногами не засучил от нетерпения, когда представил, во что тут может превратиться мой разгон. Как ребенок, честное слово.