Боярич

Итак, что мы имеем… Роман Авдеевич Вышневецкий, сын Авдея Томилина, двоюродного брата нынешнего главы рода Томилиных, им же изгнанный из рода в одна тысяча девятьсот восемьдесят втором году. Причины изгнания неизвестны, но есть свидетельства о том, что в деле не обошлось без дознавателей Преображенского приказа. А это впрямую намекает, что причина, как минимум, связана не только с внутренними проблемами рода, но и затронула интересы государства. Тем более что Авдей Томилин не был ни бездарным, ни даже слабым одаренным. Гридень, ни много ни мало…

Ну да ладно. Изгнали, так изгнали. Авдей бежит в Польшу, и это понятно. В России ему ничего не светит, а вот за границей сильный одаренный, при определенном старании, может найти применение своим умениям. Тем более если перейдет в католичество… и женится на дочери магната. Нового магната, который не может похвастаться своим происхождением «от Гедимина».

В тысяча девятьсот девяностом у Авдея, теперь уже совсем не Томилина, а вовсе даже Вышневецкого, по супруге, родился сын. Роман Авдеевич. Мальчик рос, учился у папеньки премудростям стихийных техник, правда, выше старшего воя так и не поднялся, а потом, вдруг рассорившись с родителем, ушел из семейного предприятия, завещанного тестем своему зятю, и, не желая заниматься торговлей военной техникой, организовал собственный отряд наемников. Да, на Балканах, как всегда, дым коромыслом, и толковые бойцы, да еще и одаренные, там в цене. Отец проклял сына, тот в ответ перешел в православие и, вдоволь исколесив полыхающие огнем земли Центральной Европы, вернулся… в Россию, под крылышко к умиленным таким патриотизмом Томилиным.

Красивая история. Если не обращать внимания на кое-какие… мелочи, видимые разве что некоторым специалистам вроде того же Федора Георгиевича Громова… да и он их коснулся лишь мельком. С другой стороны, тоже правильно. С какой стати он должен распинаться перед сопливым юнцом, пусть эмансипированным и самостоятельным донельзя…

Да уж, особенно хорошо сказано насчет самостоятельности. Живу в чужом доме, опекаю ненужных мне, по сути, людей, да еще и перспектива свадьбы над головой висит, как гильотина… Это я еще не упоминаю явно имеющихся у Громовых и Бестужевых далеко идущих планов на мою персону. А без них тут явно не обошлось… М-да уж… Ну, прямо вершина свободы и самостоятельности. Нет, нужно выпутываться из этого клубка, рубить к чертям все эти хитровымудренные узлы родственных связей и наконец устраивать собственную жизнь по своему усмотрению.

Свернув экран, я выключил свет в комнате и, забравшись в постель, закрыл глаза. Надо выспаться. Завтра будет тяжелый день… нужно слишком многое успеть перед возвращением в гимназию.

Утром следующего дня я подскочил с самым рассветом. Очень не хотелось упустить Валентина Эдуардовича. А то сбежит в Приказ, и жди его до вечера. А мне просто необходимо переговорить с ним насчет кое-каких моментов из прочитанной вчера истории… Например, узнать, с чего началась вражда Георгия Дмитриевича Громова и боярина Скуратова-Бельского, и насколько она была серьезной. Никаких упоминаний о войне с родом Людмилы Никитичны я в паутинке не нашел. А между прочим, есть целый инфор, посвященный таким событиям. Конечно, реальной информации там не больше одной десятой, да и та общего плана, но «кто с кем и когда» — узнать можно. И фамилия Скуратовых-Бельских там не упоминается вовсе. Впрочем, о ней вообще на удивление мало сведений в паутинке. Да, боярский род. Да, существует… точнее, существовал, но не более того. Впрочем, вру. Есть еще старый некролог в Военном вестнике, посвященный Никите Силычу. И на этом все. В общем, надо трясти Бестужева. А заодно пусть осветит вопрос о передаче моей опеки в род Громовых, когда по закону она должна была достаться сюзерену моих родителей…

— Должна была, — кивнул боярин Бестужев, когда, отловив его после завтрака, уже в конце нашей беседы о Скуратовых-Бельских я задал ему этот вопрос. Правда, перед тем как начать на него отвечать, Валентин Эдуардович утащил меня в свой кабинет и, только убедившись, что рядом никого нет, заговорил. — Да, опека должна была быть передана мне, но… есть такая вещь, как воля государя. Понимаешь, я не «опричник» и не комнатный боярин. В Боярской Думе мой голос даже не десятый, и даже то, что я занимаю должность окольничего Посольского приказа[10], не дает мне права в любой момент просить аудиенции государя, в отличие от Георгия Дмитриевича, который занимал «комнатную»[11] должность не только при нынешнем государе, но и при его батюшке. Так что вопросов о том, кто будет твоим опекуном…

— Но зачем ему это? Из большой любви к внуку? Так если она и была, то я ее не заметил, честно говоря, — непонимающе протянул я.