Боярин

– Вижу, что не я, а ты, Добрын, с ума спрыгнул, – сказала Ольга строго, подошла к Любаве, за плечи ее обняла и на меня посмотрела с укоризной. – Или забыл, что жене твоей еще и не такое испытать довелось?

О Боже! Что же со мной нынче деется? Почему на Малушку накричал? Зачем Любаву обидел? За что вместо благодара княгине упреки высказал?

– Прости меня, Любавушка, – сказал я. – За глупую злобу мою извини. Непутевый я. Совсем непутевый.

– Ладно, – ответила жена. – Чего уж там… слово не воробей… прощаю.

– Уф-ф! – это сестренка в горницу ввалилась, запыхалась совсем, растрепалась. – Ну и задачку ты мне, матушка, задала. Насилу справились. Вот ворон вам, – и перепуганную птицу протягивает.

– А остальное? – Ольга на птицу с презрением посмотрела.

– Так ведь у меня не сто рук, – ответила Малушка. – Я и так едва крылатого удержала. Принимайте скорей, а я за просом сбегаю.

– Ну, иди сюда, Кощеев любимец, – взяла ворона Любава.

– Я мигом! – крикнула сестра и опрометью вон бросилась.

– Яичко не забудь! – вдогонку ей жена.

– Вот ведь не терпится ей, – усмехнулась Ольга. – Вот что, Добрыня. Я знаю, что отец твой на подворье сидит безвылазно. Пусть уж там остается, чтоб чего дурного не случилось.

– Хорошо, княгиня, – склонил я перед ней голову.

– Вот это другое дело.

– Г-г-г-а-а-а-р-р! – заграял ворон, затрепыхался и попытался от Любавы вырваться.

– Разорался, прорва! – заругалась на него жена.

В ее руках птица казалась огромной. Ворон дергался, старался извернуться и клюнуть ее своим большим клювом, но Любава цепко держала его.

– Смотри, выскользнет, – сказал я. – Лови его тогда по всей горнице. Может, лучше я перехвачу?

– Ничего, справлюсь, – ответила жена и еще крепче стиснула птицу.

– Да он у тебя обгадился, – скривилась Ольга.

– Где же Малушка запропастилась?

– Туточки я! – на пороге появилась сестренка.

Туесок с медом пьяным она зажала под мышкой, к груди прижимала увесистый мешок с просом, в одной руке держала большую глиняную миску, в другой – куриное яйцо.

– Вот, – сказала она, водрузила все это богатство на стол, достала из рукава платочек и вытерла пот со лба. – Ух, взопрела вся.

– Зачем так много-то? – сказала Любава.

– А вы мне сказали, сколько надо? – обиделась Малушка. – Я старалась изо всех сил, а вы…

– Ладно, молодец, – похвалила ее княгиня.

– А нож-то где? – спросил я.

– Здесь, – она вынула из-за пояска большой острый нож и положила на столешню.

– И правда, умница. А теперь ступай, – Любава взгромоздила ворона на стол.

– Еще чего! – сказала сестренка. – Что ж я, зазря старалась? Мне же страсть как любопытно, что вы тут делать собрались.

– Пусть остается, – велела княгиня. – Небось, не маленькая и со страху не захнычет.

– Да не поняли вы, не гоню я ее, – махнула рукой Любава. – Ступай, Малуша, да Преславу приведи. Только ты никому не говори, что мы тут делать собрались.

– Претичу передай, чтоб у дверей в горницу гридней выставил, – распорядилась княгиня.

– Ага, – кивнула сестра.

– Добрыня, ты хотел ворона подержать?

– Помочь тебе думал.

– Держи. Только крепко, а то он, зараза, сильный.

Перехватил я ворона. Жена правду сказала. Птица действительно оказалась дюжею. Я с трудом ее сдерживал, пока Любава делала приготовления к ворожбе.

Она делово налила меда в миску, достала из мешка горсть проса и сыпанула зерно на стол. Затем осторожно взяла яичко, спрятала его в ладонях, поднесла к губам и что-то зашептала. Потом положила яйцо обратно и взяла нож, наговорила и его. А тут и Преславу привели.

– Звали, маменька? – спросила растерянно девчонка и встала в сторонке, скромно опустив глаза долу.

– Видишь, Любавушка, какая она у нас тихоня, из светелки своей не выходит совсем, лишь с Малушей дружбу водит, а остальных чурается, – сказала Ольга. – Не бойся, никто тебя кусать не собирается, проходи сюда.

– Иду, маменька, – и Преслава сделала несколько робких шажков по горнице.

Подошла к ней Любава, оглядела с ног до головы, ладонь на живот молодой княжне положила. Преслава сперва отстраниться хотела, но увидела, что Ольга кивнула ей одобрительно, и позволила жене моей себя ощупать.

– Что ж ты худющая такая, девонька моя? – улыбнулась Любава.

Ничего ей Преслава не ответила, лишь покраснела густо.

– Ничего, – сказала Ольга, – подкормим. Лишь бы у нее все хорошо было.

– Это мы постараемся, – Любава поманила княжну к столу. – Давай-ка сюда, Преславушка. Скидывай телогрею*, она тебе сейчас помехой будет.

* Телогрея – женское платье, застегнутое донизу на 16 пуговиц, рукава длинные, с проймами, по подолу телогреи пришивалась опушка. Телогреи были зимние и летние.

– Да как же это? – Преслава еще сильней покраснела да на меня взглянула украдкой.

– Ты Добрына не стесняйся. Он и не такое видел, – усмехнулась Ольга.

– И то не испугался, – добавила Любава и княгине Киевской подмигнула многозначительно.

Тут и мне черед смутиться пришел.

– Ох, и язва ты, Любава, – рассмеялась Ольга. – Малуша, помоги с княжны покровы снять.