Боярин

– А то ромеи нас последнее время дальше Корсуни[46] не пускают, – пожаловался Стоян. – За гроши меха наши берут, а соль и прочий товар втридорога продают. Договор – дело нужное. Хотим, чтоб как при Олеге было, чтоб ромеи по Понту нам путь открыли.

Развязали купцы кошели, мошной потрясли, сразу ладейщикам работы подвалило. И канатчики, и углежоги тоже без дела не остались. Струги с коробами ладили, коноплю на пеньку возами трепали, деготь со смолой бочками топили, ладьи на воду спускали, старались к лету успеть.

– Так к середине месяца кресеня[47] вас в Киеве ждать буду, – простился я с друзьями и дальше по делам отправился.

От круговерти этой устал я сильно. Мне бы передышку себе дать, но все это время не до отдыха было. Порой понимал, что в голове день с ночью путаться начали. Спал где упаду, ел что под руку подвернется, старался изо всех сил. Не для Ольги усердствовал, самому интересно было – смогу или не смогу?

Смог.

Накануне Купалина дня[48] я вернулся в Киев. А в граде и по посадам народищу видимо-невидимо, со всей Руси люди собрались. Шум, гам, суета – посольство великое в Царь-город собирается.

– Что ж, княгиня, – сказал я Ольге при встрече, – поручение исполнено. Ладьи снаряжены, кормчие только повеления твоего ждут. Сын тебе кланяться велел. Он немного в Псковской земле замешкался, но обещался к проводам успеть.

– Похвально старание твое, боярин, – ответила княгиня. – Три дня тебе на отдых даю. Завтра праздник у нас. Звенемир Купалу славить станет. Он в Киев младших ведунов собрал, сказал, что без требы пути нам не будет, и народ ему поверил. Чует мое сердце, что вновь старый лис задумал что-то.

– Так я тогда…

– Ничего мне от тебя не нужно, – сказала Ольга. – Претич сотню свою исполчил, народу в град понаехало, так он за порядком следит. И потом гридни, если что не так, за меня готовы костьми лечь. А ты отдыхай. Дома-то был уже?

– Нет еще, сразу сюда.

– Любава тебя заждалась, да и гости к тебе нагрянули. Так что поспеши.

– Как скажешь, княгиня, – склонил я перед ней голову.

– Ты только вот что… – Она помолчала немного, а потом спросила: – Как там Святослав? Здоров ли? А то сам понимаешь…

– Здоров он. Крепким отроком и храбрым воином твой сын растет. Да он же сказал, что вскорости здесь будет, вот и повидаешься.

– Хорошо, – сказала Ольга. – Ступай, да подруге моей кланяйся. Скажи, что рада за нее, – а сама вздохнула и улыбнулась грустно. – Ступай.

«Уже подруги? – подумал я, выходя из горницы. – Ай да Любава!»

Пока меня дома не было, жена тоже без дела не сидела. Хозяйство до ума доводила, дом обживала. С плотниками ряд заключила, те постройки дворовые подновили да на доме крышу перекрыли. Так что когда я калитку открыл, то подворье свое не узнал.

– А вот и хозяин вернулся, – услышал я знакомый голос. – А мы тебя уже заждались.

– Ромодан! – признал я кормчего. – Вы уже здесь?

– Как и обещались, – навстречу мне Стоян вышел. – Уже третий день у жены твоей гостим.

– Добрынюшка! – Любава мне на шею бросилась.

Вечерком, после бани да седьмой пропарки, за доброй чарочкой под закуску славную, в кругу хороших людей и друзей верных, рядом с любимой женой я почувствовал, что усталость отступает. Разомлел я от тепла и уюта домашнего, а Рогоз мне хмельного олуя подливал да Любаву нахваливал:

– Хороша у тебя хозяйка, Добрын. Ради такой стоило за тридевять земель отправляться.

– Да будет тебе, дядька Рогоз, – улыбалась Любава и ко мне теснее прижималась.

Долгая разлука той ночью сладкой негой обернулась. Горячо мне было от прикосновений Любавиных. Томно от ласк, нежно от взгляда, жгуче от губ. Тени от ночника блуждали по опочивальне, укрывали от моих жадных глаз ее тело, и от этого она казалась еще желанней.

– Как же я соскучился, – шептал я, прижимая ее к своей груди.

Ближе к полуночи Любава спросила:

– Ты чего это с боку на бок ворочаешься? Устал ведь…

– Что-то тяжко на душе, – ответил я. – Завтра перед закатом Звенемир на дорогу дальнюю гадать будет. Как бы этот хрыч не прогадал…

– А Ольга-то что?

– Сказала, что сама справится, только все одно: муторно как-то.

– У нас еще целый день в запасе и ночь Купальная, придумаем что-нибудь, – зевнула она сладко и на бок повернулась. – А пока спи.

– Спать мне надо. Спать… спать, – уговаривал я себя в душной монашеской келье, так далеко от дома.

За окном, баюкая уставший за долгий день город, шуршал волнами прибой, лениво перекликались стражники на башнях царьградских, а я перебирал в памяти ушедшие дни и все пытался уснуть. Вот только сон почему-то не шел. И на душе снова было неспокойно.

21 июня 956 г.