Боярин Осетровский

Когда она сказала, что «нападающие» вооружены холодняком и огнестрелом, я представил… ну, сабли. И, скажем, несколько пистолетов за поясом. Названия она не знает… Пищали это! У каждого! В руках!

— Будьте здоровы! — от некоторого опасения за свою жизнь — сейчас пальнут залпом и через меня даже макароны нельзя будет откинуть, и вовсе не потому, что здесь нет макарон — я поприветствовал пришедших в таких интонациях, что больше подошло бы «Хрен ли вы приперлись?».

Припершиеся, действительно, десяток крепких мужиков, разномастно одетых, дружно поклонились, так же дружно рявкнули «Будь здоров, Викентий Георгиевич!».

Стоявший впереди всех, сухой старик, годов так пятидесяти-шестидесяти, с дубленой всеми ветрами кожей лица, внимательно наблюдал, как я неторопливо спускаюсь с крыльца, после чего опустился на колени, опустил голову и протянул мне свой мушкет:

— Я, Нафанька Минин, прозванием Охотник, прошу главу рода Осетровских, принять меня и этих людей на службу роду, клянемся служить верой и правдою, и порукою в том будут наши кровь и память наших предков.

Однако. Неожиданно. И… что делать-то?!

Главное — не тормозить!

— Я, боярин Викентий Георгиевич, глава рода Осетровских, принимаю тебя, Нафанька и этих людей, к себе на службу.

— Буду служить тебе, как до этого твоим предкам служил, — старик поднялся на ноги и склонил голову.

Так. Стоп. Служил предкам… Нафанька? То есть — Нафаня. Имя редкое, и мне встречалось только два раза. В том мире — так домового звали, и в этом — так звали помощника моего прадедушки Северьяна. Это что же получается… Сколько ему лет, этому Охотнику?!

* * *

Лет ему, как оказалось, было всего-то шестьдесят пять, но к тому, северьяновому, Нафане он имел непосредственное отношение, поскольку был его родным внуком. Служившим и моему делу и отцу и вот теперь пришедший на службу ко мне.

Собственно, и все остальные люди, припершиеся ко мне сегодня, были такими же осколками слуг Осетровских — либо лично служившие им, либо родившиеся в семье бывших слуг и сохранившие верность истребленному роду. Не самураи, конечно, косплеить 47 ронинов никто не собирался, но, узнав о том, что объявился внезапный потомок рода, не раздумывали не секунды.

— Нет, не все, конечно, — Нафаня отпил чаю и задумчиво посмотрел на блюдо с пирожками, решая, какой из них выбрать, — Кто-то из стрельцов рода к другим стрельцам ушел, кто — к казакам, кто и погиб уже, потомства не оставив. Некоторые не хотят на службу к тебе приходить, но это из молодых, что клятву роду не приносили…

В отличие от ряда или там холопской печати, клятва в служении роду, внезапно, никаких обязательств на слуг не накладывала. Видимо, еще в древности бояре решили, что преданность — не покупается и не выбивается принуждением.

— …но все остальные, кому я клич кинул, пришли. Кто позже придет, они в сибирских лесах сейчас промышляют…

Бывшие стрельцы Осетровских, из тех, что быть стрельцами другого рода не захотели, занимались в основном охотой на пушного зверя. Оно, с учетом того, что вотчина рода находилась, как бы и логично.

— …да Мишка-Филин в холопы уходит…

Так. Стоп. Не понял.

— Почему это мой слуга в холопы к кому-то другому уходит?

Кажется, грозно сверкнуть глазами у меня получилось. По крайней мере, остальные охотники, которых я угощал, перестали жевать и тихо отставили чайные чашки.

Спокойным остался только Нафаня:

— Да то дело его, Викентий Георгиевич. Сам по дурости влез, сам пусть и вылеза…

— РАССКАЗЫВАЙ.

Выбесил меня этот охотничек, видимо, считающий, что раз он еще моего деда помнит, то и может за меня решать, что делать, а что нет. Вот честное слово, если сейчас не ответил — приложу Повелением. Потому что спускать такое нельзя, а то на шею сядут. И историю с этим… Мишкой-Филином — тоже. Сегодня моего слугу холопом сделают, а завтра об меня самого ноги вытрут. И пусть тот, кто его холопит, знать не знает, что этот Мишка — мой слуга. Потом-то узнает. И я сильно сомневаюсь, что он мне его вернет с поклонами.

Так что — надо действовать.

Если я не защищаю своих людей — мои люди не станут защищать меня.

Глава 20

Сделать человека холопом насильно нельзя. Не в том смысле, что запрещено — кто бы там следил за боярами и реагировал на каждый случай незаконного охолопливания, Общество по правам человека? Нет, нельзя — в смысле «не получится». При согласии человека перейти в холопы составляется холопный ряд — документ, и, как на каждом документе, ставится подпись и печать. С одной стороны — его теперь не нарушишь, и у сбежавшего холопа на лбу будет сиять оттиск печати. А с другой — подпись на любом документе, поставленная под принуждением, на нем не задержится и стечет на пол чернильной капелькой. Так что приставить нож к горлу, неважно, самому человеку, его родным или постороннему заложнику и сказать «Иди в холопы, сука!» — бессмысленно. И нет, боярское Повеление тут не сработает, оно точно так же считается принуждением, иначе, я думаю, свободных людей на Руси просто не осталось бы, были бы бояре да холопы.