Боярские дворы

...Посольство отправлялось в путь, многолюдное и торжественное. В который раз московский государь посылал послов в Персию с заманчивыми предложениями и богатейшими подарками. Предложения выслушивались, подарки с благодарностью принимались – шах и сам не оставался в долгу, – но договора, к которому стремились москвичи, по-прежнему не было. Теперь окольничий Ф. Я. Милославский вез Аббасу II среди других подношений «для соблазну» совсем необыкновенную вещь – орган. И не какой-нибудь маленький портатив, как называют его историки музыки, а настоящий, большой, с редкой тщательностью и искусством отделанный инструмент. Описание имущества посольства позволяет по крайней мере судить о его виде: «... Органы большие в дереве черном немецком с резью, о трех голосах, четвертый голос заводной, самоигральной; а в них 18 ящиков, а на ящиках и на органах 38 травок позолоченых. У 2 затворов 4 петли позолочены. – 2 замки медные позолоченые. Напереди органов больших и середних и меньших 27 труб оловяных; около труб 2 решетки резные вызолочены; под органами 2 девки стоячие деревянные резные вызолочены... Поверху органов часы боевые (с боем. – Н. М.), с лица доска (циферблат. – Н. М.) золочена, указ (стрелка. – Н. М.) посеребрен. Поверху часов яблоко медное, половина позолочена...»

Идея подарка принадлежала самому Алексею Михайловичу. Но главное осложнение заключалось не в условиях отправки, хотя везти инструмент можно было только в разобранном виде на особой барже – путь посольства на Исфагань лежал по Москве-реке, Оке, Волге и Каспию. Все упиралось в мастера, который не мог его не сопровождать, чтобы на месте собрать и «действие показать». По случаю особенной ответственности дела приходилось поступиться лучшим из мастеров, к тому же хорошим музыкантом, Семеном Гутовским. Алексей Михайлович беспокоился, не будет ли из-за его отъезда задержки в «строении» других инструментов – как-никак путь в одну только сторону занимал без малого год.

Документы не оставляли ни малейших сомнений: орган был «построен» именно в Москве, в мастерской, которая располагалась в Кремле, имела много мастеров и была завалена заказами. «Строились» здесь и органы, и клавесины для царского обихода – каждому из царских детей клавесины, например, делались по возрасту: от самых маленьких, полуигрушечных, до обычных инструментов.

Делались они и для заказчиков со стороны, нередко служили особо ценными подарками.

Царевна Софья заказала для «сердечного друга Васеньки», князя В. В. Голицына, сложнейшее по конструкции бюро – «кабинет», в одном крыле которого помещался маленький клавесин, в другом – такой же небольшой орган. Но здесь уже шла речь не о занятиях музыкой – о моде.

Успех посольства Ф. Я. Милославского превзошел все ожидания. Осенью 1664 года, через два с лишним года после выезда из Москвы, оно возвращается с полной победой: шах Аббас разрешил русским купцам беспошлинно торговать на всех принадлежащих ему землях. Какую роль сыграл в этом неожиданном решении московский орган? Но верно и то, что особой просьбой шаха было прислать ему второй такой же инструмент. Больше того – Аббас готов заплатить за него любую цену. Немедленно последовавшим указом Алексей Михайлович распорядился начать «строительство» нового органа, на этот раз на пятьсот труб и двенадцать голосов – регистров. Шах не удовлетворился и этим. Спустя несколько лет персидские послы разыскивали в Москве уже для покупки частным порядком еще один орган.

Был ли московский орган первым в азиатских странах? Вполне возможно. И во всяком случае, он принес московской мастерской громкую славу на Востоке. В ожидании посольства от русского царя бухарский хан, в нарушение принятого дипломатического этикета, заранее заказывает себе подарок: ему нужен орган и органист. В 1675 году русские послы увозят в Среднюю Азию и инструмент и «игреца». На этот раз выбор пал на «Кормового двора подключника» Федора Текутьева.

Федор Текутьев не был музыкантом. Против его фамилии никогда не встречалось пометки об этой профессии. А ведь игра на органе требовала не только специального обучения – она предполагала возможность постоянного упражнения на инструменте. И если сегодня органами располагают только крупнейшие и старейшие концертные залы страны, то на что мог рассчитывать рядовой чиновник триста лет назад?

И вот в промежутке между посольствами в Персию и Бухару, в 1671 году, московская городская хроника отмечает ничем не приметный случай. На рогатке сторожа остановили несколько подвод, на которых ехали из Новонемецкой слободы музыканты со своими инструментами. Музыканты «сказались» холопами Воротынских и Долгоруких, которые, с разрешения своих господ, играют по разным домам «в арганы и цимбалы, и в скрипки и тем кормятся». Объяснение было принято без возражений и подводы отпущены.