Боярские дворы

О чем может рассказать обстановка жилья? По всей вероятности, о нашем вкусе, интересах, потребностях, привычках, средствах – зачастую беспощадный рассказ о том, в чем человек не хотел бы признаваться даже перед самим собой. Но это в наши дни или, в крайнем случае, в чеховские годы. А много раньше, когда привычные нам формы мебели были редкостью, когда они только зарождались и начинали входить в быт?

Конечно, то же и о вкусах владельцев, об их приверженности к старине или, наоборот, стремлении угнаться за новым, за модой. Хотя, в общем, мода, если она даже ассоциировалась с враждебно воспринимаемым церковниками Западом, сохраняла свои соблазны для каждого. От нее трудно отказаться, а на Руси тем труднее, что слишком наглядно связывалась она с изменениями в жизни людей, с новыми чертами и быта, и повседневных потребностей.

Сундук должен дать место шкафу – в XVII столетии от него отказываются уже все страны Западной Европы, кроме Голландии, – скамьи, лавки не могли не уступить стулу. Но для этого на Руси еще должна была возникнуть соответствующая отрасль производства, появиться сырье, подготовленные мастера. А спрос – он слишком быстро растет в Москве и выходит далеко за пределы царского двора: стоит заглянуть в дела торговых рядов. Столовая палата. Обычная. Одна из многих. Стулья, „опрометные“ скамьи – от них, оказывается, труднее всего отказаться, несколько столов – дубовых и „под аспид“. Пара шкафов – под посуду и парадное серебро. Непременные часы, и не одни. Остальные подробности зависели уже от интересов и увлечений хозяев – „большая свертная обозрительная трубка“, птичьи клетки в „ценинных (фаянсовых. – Н. М.) станках“, термометр – „три фигуры немецких, ореховых; у них в срединах трубки стеклянные, а на них по мишени медной, на мишенях вырезаны слова немецкие, а под трубками в стеклянных чашках ртуть“. Во многих зажиточных московских домах посередине столовой палаты находился рундук и на нем орган. Встречались также расписанные ширмы – свидетельство проходивших здесь концертов или даже представлений.

Обстановка „спальных чуланов“, которыми пользовались в зимнее время, ограничивалась кроватью, столом, зеркалами. В спальных летних палатах к ним добавлялись кресла, шкафы, часы, ковры, музыкальные инструменты. И разве приходится удивляться, что тут же могли оказаться „накладные волоса“ – тот самый парик, который все привыкли связывать лишь с петровскими годами, с реформами насильственными и неожиданными. Списки салтановских работ – художник будто входит во все дома, „делает“ все покои, касается всех вещей. Сделанные в первый раз для царских покоев, они быстро оборачиваются тиражом, становятся модой, прочтенной для Москвы и профессиональных особенностей ее мастеров. Но такая задача для одного человека не представлялась возможной, и то, как она решалась в действительности, еще предстояло узнать.

О чем не сказали указы

А ведь Салтанов по-прежнему размышлял. Даже заваленный заказами, даже убедившийся, насколько широко требовалось в Москве его разнообразное и высокое мастерство.

Кто спорит, само время складывалось для художника на редкость благоприятно. Московское государство только что, в январе 1607 года, выиграло Андрусовский мир с Польшей. Осваивалась Сибирь. Вслед за Нерчинском и Иркутском закладывается в 1666 году Селенгинск. Обретает реальные черты русский флот – его начинают строить в Дединове на Оке. К тому же окончательное низложение и опала Никона освобождают государство, да и частную жизнь тех же москвичей от жесткой ферулы церкви. Теперь мода приобретает для каждого иной вес и смысл, тем более в отношении повседневного быта. Новая обстановка неразрывно связывалась с новыми формами жизни, и потому работа Салтанова приобретала совершенно исключительную ценность.

Правда, для жалованного художника не меньшее значение имели перипетии внутри царской семьи, слишком ощутимо сказывавшиеся и на характере заказов, и на том, какую оценку и благоволение они получают. В феврале 1669 года умирает новорожденная царевна Евдокия, а месяцем позже – сама плодовитая и богобоязненная царица Мария Ильична из семьи Милославских. В апреле того же года не станет одного из сыновей Алексея Михайловича – Симеона, а в январе 1670 года царь лишится – что было уже очень существенным – своего объявленного наследника царевича Алексея Алексеевича. В окутавшем дворец трауре некому было интересоваться украшением царских покоев.