Боярыня Морозова

Ни один мало-мальски заметный и активный юродивый не принял его церковной реформы. Все они объединились вокруг протопопа Аввакума и его сподвижников. Одиночество уже не было абсолютным: в хоромах боярыни Морозовой жила маленькая община юродивых. Когда боярыню арестовали, власти ставили ей это в вину»[187].

Поначалу и царь Алексей Михайлович, при котором состоял даже «личный» юродивый Василий Босой, и патриарх Никон всячески благоволили к юродивым. Однако по мере продвижения церковной реформы и по мере усиления влияния «вселенских» патриархов симпатии эти стали заметно ослабевать. Приехавший в составе антиохийского патриаршего посольства архидиакон Павел Алеппский с изумлением описывал прием у патриарха Никона: «В этот день патриарх посадил подле себя за стол нового Салоса, который постоянно ходит голый по улицам. К нему питают великую веру и почитают его свыше всякой меры как святого и добродетельного человека. Имя его Киприан; его называют Человек Божий. Патриарх непрестанно подавал ему пищу собственными руками и поил из серебряных кубков, из которых он сам пил, причем получал последние капли в свой рот, ради освящения, и так до конца трапезы. Мы были удивлены»[188].

Никон, еще в мае 1652 года, в сане митрополита Новгородского, самолично отпевавший Василия Босого, через некоторое время, под влиянием «вселенских», стал отрицать юродивых как институт, предвосхитив тем самым реформатора-рационалиста Петра 1. В одном старообрядческом сочинении так прямо и говорилось: «Он же, Никон, юродивых святых бешеными нарицал и на иконах их лика писать не велел». Отсюда уже недалеко и до развенчания юродства как особого чина святости. «Так, блаженный Киприан Суздальский, хотя при жизни ни в чем особо «юродском» замечен не был, но по кончине своей в 1622 году был объявлен «похабом»… и за это поплатился уже в XVIII веке, когда его иконы были изъяты «инквизитерами». Почитание подозрительного и агрессивного Симона Юрьевецкого… было запрещено в 1722 году… Запрет был повторен в 1767 году»[189]. В 1716 году Холмогорский и Важеский архиепископ Варнава «разжаловал» преподобного Георгия юродивого, Шенкурского чудотворца. Даже знаменитый Василий Блаженный, чье имя закрепилось за самым известным русским храмом и кто некогда являлся официальным покровителем царской семьи и казны государевой, не избежал этой участи: в 1659 году его память 2 августа перестали праздновать в Успенском соборе Кремля, с 1677 года патриархи перестали служить, как прежде, в церкви Покрова на Рву, а в 1682 году она вообще стала единственным местом, где святой поминался…

В числе юродивых, невозбранно приходивших в дом боярыни Морозовой и живших там подолгу, были знаменитые ревнители древлего благочестия Феодор, Киприан и Афанасий. Феодор, которого Аввакум привез с собою в 1664 году из Великого Устюга, ходил в одной рубашке, мерз на морозе босой, днем юродствовал, а ночью со слезами стоял на молитве. О нем так рассказывал Аввакум: «Отец у него в Новегороде богат гораздо… А уродствовать… обещался Богу… — так морем ездил на ладье к городу с Мезени… упал в море, а ногами зацепился за петлю и долго висел, голова в воде, а ноги вверху, и на ум взбрело обещание… и с тех мест стал странствовать. Домой приехав, житие свое девством прошел… Многие борьбы блудные бывали, да всяко сохранил Владыко…»[190]

«Много добрых людей знаю, — отзывался о Феодоре юродивом Аввакум, — а не видал подвижника такова! Пожил у меня с полгода на Москве, — а мне еще не моглося, — в задней комнате двое нас с ним, и, много, час-другой полежит да и встанет; тысячу поклонов отбросает, да сядет на полу и иное, стоя, часа с три плачет, а я таки лежу — иное сплю, а иное неможется; егда уж наплачется гораздо, тогда ко мне приступит: «долго ли тебе, протопоп, лежать тово, образумься, — веть ты поп! как сорома нет?» И мне неможется, так меня подымает, говоря: «Встань, миленькой батюшко, — ну-таки встащися как-нибудь!» Да и роскачает меня. Сидя мне велит молитвы говорить, а он за меня поклоны кладет. То-то друг мой сердечной был!»[191]

С Феодором юродивым связана одна не вполне выясненная история. Поселившись в конце 1668 года в доме Морозовой, он через некоторое время был изгнан оттуда со скандалом. Феодосия Прокопьевна жаловалась в письмах своему духовному отцу Аввакуму на Феодора, который, по-видимому, злоупотребив гостеприимством, проявил сексуальную агрессию либо по отношению к ней самой, либо по отношению к ее сестре княгине Урусовой. В письме жене Аввакума Анастасии Марковне Морозова писала: «В таких своих суетах мирских и душевных печалех сокрушаюся; по вся дни и часы опасаюся; и мне и так тошно, а еще нынешния печали и в конец меня сокрушили, что такими святыми душами смутил один человек, его же имя сами ведаете. Прежде сего мутил он мне на твоих детей всячески, каковы оне высокоумны и каковы непостоянны, нельзя де их тебе жаловать. И о том много вам писать, что не токмо с вами мутил, и со всеми Христовыми рабы, и всем домом моим мутил, и в том судит его Господь.