Боярыня Морозова

В подземелье Цареборисовского дворца протопопа били кнутом, на раны сыпали соль. Тюрьму для строптивца Никон нашел в Кандалакше. Царица заступилась, отправили Ивана в Спасо-Каменный монастырь, на черные работы.

Аввакум провожал протопопа. Вернувшись в Москву, написал царю челобитную с протопопом Данилой. Стефан Вонифатьевич передать отказался.

Просили Анну Михайловну Вельяминову – она Неронова любила, да Никона боялась. Не взяла.

Не испугала челобитная Федосью Прокопьевну. Передала царице, царица царю. Алексей Михайлович читать правду о патриархе не захотел. Кричал на челядь:

– Чтоб никаких изветов на святейшего больше не было! Пороть буду! Сам буду пороть!

Аввакума схватили, держали в Андрониковом монастыре, в яме. Назначили день, когда должны были расстричь сначала протопопа Логина, потом его. За Аввакума вступилась Мария Ильинична…

* * *

Логина расстригли в обедню. Расстригал сам Никон в присутствии царя. Поутру приходил к Алексею Михайловичу и просил быть на расстрижении, ибо с Логина все и началось.

Одно только присутствие государя было одобрением патриаршего суда над непокорным протопопом Логином и над всеми другими протопопами и попами, усомнившимися в истинности слова и дела Никона.

Государыня царица Мария Ильинична, царицына сестра Анна Ильинична, Анна Михайловна Вельяминова и Федосья Прокопьевна Морозова на той обедне стояли за запоною.

Когда волосы обрезали, терпел Логин, а вот когда Никоновы слуги содрали с батюшки однорядку и кафтан, грубо, с толчками, – взъярился. Отпихнул всех от себя.

– Подите прочь! – И к алтарю.

Через порог Никону, в морду его толстую плюнул.

– До нитки ободрать хочешь? Не успел на патриарший стул сесть, уже хапаешь, что только под руку ни попало! Да будь же ты проклят! Подавись!

Содрал с себя рубаху да и кинул в Никона. Тот шарахнулся в сторону, и упала рубаха Логинова на алтарь, дискос покрыла.

– Господи! Господи! – воскликнула Мария Ильинична.

Логина сбили с ног, поволокли по церкви. С паперти скинув, тут же, при народе, заковали в цепи, погнали в Богоявленский монастырь, охаживая метлами и шлёпами.

Мария Ильинична не достояла обедни, ушла, смятенная.

Логина посадили в яму как был, без рубахи. Последние августовские ночи в Москве холодны…

Как волк, клацал зубами бедный расстрига. И вдруг пали ему на голову шуба и шапка. Подошел среди ночи к стрельцам, караулившим Логинову яму, полковник Лазорев. Каждому дал по ефимку и велел отвернуться.

Шуба явилась с самого Верха – от царицы. Шапку прибавила боярыня Федосья Прокопьевна, но про то и Лазорев не знал, получив шубу, шапку и деньги из рук жены Любаши.

Когда утром Никону донесли, что расстриге ночью Бог послал шубу и шапку, засмеялся.

– Все-то у нас валят на Бога. Знаю пустосвятов тех! – И призадумался, глаза прищуря, и что-то высмотрел в себе, что-то высчитал. – Шапку-то заберите у него, и без шапки хорош, а шубу оставьте.

Ждали Логину казни за плевки на патриарха да за то, что растелешился в церкви перед царем и царицею, а ничего страшного и не случилось. Отправили в Муромский уезд, в деревню, под начало родного отца.

Гадали: отчего так? И одно приходило на ум: царица-матушка, сердобольная Мария Ильинична, заступилась.

Чадо боярыни Морозовой

Алексей Михайлович сразу после заутрени приехал к учителю своему, человеку роднее родных, к Борису Ивановичу Морозову.

– Привезли осетра поутру. Живого! Я тотчас собрался и к тебе, порадовать свежей рыбкой.

Пятеро слуг вошли в светлицу с огромным осетром. Осетр бился, и дюжих царевых слуг пошатывало.

– Каков?!

– Спасибо за память! – Борис Иванович потянулся поцеловать государя в щеку, но тот опередил старика, расцеловал.

– На кухню тащите! – махнул рукою на осетра. – Борис Иванович, я к тебе душой отдохнуть. Сбежал, от всех сбежал.

Проворно улегся на лавке, заложив руки за голову и прикрыв глаза, попросил:

– Почитай, как в былое время.

– А что же почитать?

– Да хотя бы жития. Сегодня-то у нас что? Одиннадцатое? Великомученик Мина, мученики Виктор и Стефанида. Мученик Викентий, преподобный Федор Студит… Чудотворец юродивый Максим… Почитай про Максима да про Студита. Из своей книги почитай.

Борис Иванович улыбнулся, достал из ларца толстую, рукой писанную книгу, открыл. Начал читать, а голос дрожит. Все вспомнилось, все. Алеша – мальчик добрый, порывистый, а он, учитель его, – молодой, затейливый, весь в надеждах. На боярство, на богатство, на первенство. И все у него было – боярство, богатство, первенство. Богатство и ныне прибывает, но столь же резво прибывают и годы. Ничто не в радость. Все желания изжиты. Все исполнилось…