— Молчишь, — я выразительно кивнула. — Ну что же, сама расскажу.
Сыскарь я паршивый, но мне повезло и не повезло одновременно. Сейчас у меня много козырей в рукаве, сейчас у меня отличные связи. Сейчас мне поверят — неточно, но вдруг, — какую бы чушь я ни несла. Поверит не дьяк, поверят выше: светлейший, которому розыск поручила императрица, и что он ограничился обыском в доме и исчез, меня устраивало. Если долго сидеть на берегу реки, умрет либо Ходжа, либо ишак, либо эмир, вот он и сидит.
— Наталья, холопка моя, пряталась в библиотеке. Ни я, ни боярин Фадей Никитич ей не удивились. Она проходила, ударила боярина в шею ножом. Я ничего и не заметила — темновато, да и в тяжести я была. А потом она и меня по голове ударила. Так дело было?
Белые нитки торчат из этой версии в разные стороны. Но преступление совершил человек, от которого ни я, ни боярин подвоха не ждали. Сыщик из дьяка как из свиньи верховая лошадь, но все же, все же, он на что-то намекал, когда говорил, что допросить холопов не выйдет…
— Так что, человече государев, — продолжала я, и внутри растекался противный трусливый холод, — на холопку тебе указало?
Дьяк разлепил губы. Да ладно, и где блестящий фат, которого я видела раньше? Холодный, жесткий взгляд, и схватка пойдет не на жизнь, а на смерть.
— Не на холопку, боярыня Головина. Кому как не холопке ты могла приказать? — произнес он негромко. Опасался, что нас подслушают? — Шкатулку ты лихо придумала. Закрутила, запутала, а как я пятна чернильные в сундуке нашел, так мне все ясно и стало.
Я вляпалась по самое не балуйся, поняла я, и все же шанс есть. Шанс, что я узнаю, чем дьяк Воронин может меня прижать, и разработаю контрстратегию.
Кого я обманываю, моры меня раздери?
— Шкатулку? — переспросила я удивленно. — Пропала она.
— Может, и пропала, а может, нет, по ложному следу ты повела, боярыня. Но мне то на руку. Житье мое — сама видишь, — дьяк обвел рукой кабинет, — худо, бедно, жена молодая, дети пойдут. Помоги мне, а я тебе помогу, будем квиты.
Во все времена наверх взбирались одни и те же таланты. Хитрые, хваткие, умеющие играть, оборачивать ситуацию себе на пользу. Я была такой, я осталась такой, и будь я моложе, наивнее, будь я глупее, я потеряла бы над собой контроль, но это была лобовая атака. Кто отвернет, останется в проигрыше. Кто хладнокровнее, останется жив.
— Что же ты, денег хочешь? — напрямик спросила я. Шкатулка? Я убила мужа — допустим, но не с тем соперником ты сел играть. — Придворная жизнь много стоит. Дам денег, но сперва шкатулку, дьяк, мне отыщешь.
Туше? Полно, мальчик, сейчас я тебя добью.
— И то, что хранилось в ней, — продолжала я ровно. — Отыщешь — дам денег столько, сколько сможешь на себе унести.
— Что было в ней?
Логичный вопрос. И ответ ты получишь точно такой же.
— То не твоего ума дело, — улыбнулась я. — Ищи, дьяк.
— Светлейший… — выдавил он, кривясь, но я качнула головой сокрушенно:
— А то не моего ума дело. — Я понимаю, что он у тебя инициативу перехватил, и с ним мне еще предстоит разобраться, и хватит ли у меня на него сил, я не знаю, но мне нужно прижать тебя. Ищи то, не знаю что, не знаю где, я ведь тоже рассчитываю на эмира, ишака и Ходжу.
Шкатулка в надежном месте, а выдастся удобный момент, я выкину ее куда-нибудь в реку. Найдут потомки четыре века спустя и сломают головы этой загадкой.
— Дом, — Воронин перешел к делу, — отпишешь, боярыня.
— Отпишу, — не стала я торговаться. Нет в этом смысла. — Принесешь шкатулку — поговорим. За труды вознагражу щедро, ни тебя, ни падчерицу не обижу.
Он далеко пойдет — размашистыми шагами, с улыбкой, довольной и немного злорадной, которая на пару секунд мелькнула у него на лице. Но он достойный противник: не просто умен, но и умеет вовремя остановиться. Ему невдомек, что задача, которая перед ним, решения не имеет вовсе.
Славно.
Я поднялась. Несмотря на ощутимый холод в доме, несмотря на царящую сырость и промокшие ноги, я чувствовала неприятную струйку пота. Дьяка я загнала в тупик, но оставался еще один опасный противник, и беда — светлейшему от меня никакой выгоды совершенно; дьяк, понятно, будет молчать, когда он явился со сватовством, с него все возможные взятки уже были гладки.
Правды нет в этом доме, и пусть она тоже сгинет под толщей воды.
Я вышла, сама распахнув дверь. Дьяк остался в кабинете, в зале не было никого, лакей куда-то запропастился.
— Матушка!
Оклик Анны вышел смазанный, непонятный, и она опять выскочила ниоткуда. Я нахмурилась, готовая к куче нытья, но Анна, всхлипнув, неожиданно повалилась мне в ноги.
— Матушка, прости меня, глупую, прости, не должна была я молчать! Пелагея против тебя и боярышни молодой затевала! — завыла она, раскачиваясь и закатывая глаза. Спектакль? — Говорила, будет у матушки сын, так со двора его, как бы мертвый и народился, а потом, матушка, наказала боярышню молодую придавить… Аниську подуськивала все сделать, а как ее не стало в доме, так меня…
В погоне за химерами мы можем потерять все.