Боярышня Евдокия

И всё же надо как можно скорее убрать её с дороги. Но с Борецкой спорить бесполезно, упёрта и никого не слушает. Он понимает, что она решила дождаться, когда девчонка ярче проявит себя и после этого повязать всех новгородцев её смертью. Но уж больно скользкий тут момент…

И тут ухо старосты обожгло горячее дыхание, и он отшатнулся.

— Ты чего? Сдурел? — гаркнул он, поняв, что это Тимошка. Так и тащится за ним, да ещё жмётся, пытается что-то сказать.

— Дык, я говорю, а ты не слышишь, — обиженно возмутился он.

— Всё сказано уже, иди отседова.

— Не всё, — нервно оглядываясь, заторопился он. — Я про парня того… не сразу признал его рожу, а ведь один в один! Только тот старый был, а энтот щенок покудова.

— Не понял. Говори толком, — начал раздражаться староста.

— Сынок это того служивого, что тайну про золото узнал.

Потребовалось пара ударов сердца, чтобы Селифонтов сообразил о чем речь.

— Ах ты ж… — он чуть не задохнулся от ярости.

Его жар-птица!!! Его золотая мечта!

Да разве он связался бы с дурой Борецкой, если бы владел тем рудником? И лживый Казимирка ему не сдался со своими хитромудрыми словесами… Как же он их всех ненавидит, а вынужден терпеть! Рудник был его свободой, пропуском в райскую жизнь на земле!

Памфила аж затрясло, и он схватил Тимошку, да в морду его. Р-р-раз, ещё р-раз! Народ начал собираться.

— Ты чего? — заскулил Тимошка. — Я ж узнал его, искупил вину… — заблеял он.

Но Селифонтова остановил не Тимохин скулеж, а собравшийся народ он обвёл ненавидящим взглядом.

Все они жадные до чужого добра!

Еле угомонил поднявшуюся бурю в душе и рявкнул:

— А ну, расступись! — и пошёл, как ни в чём не бывало.

Тимошка отряхнулся и потирая скулу, побежал за ним следом.

— Я прознал, — угодливо продолжил он наушничать, — где московиты остановились.

— Да я и сам знаю, — отмахнулся староста.

— Они на постоялом дворе…

— Не у Олельковича?

— У Олельковича боярыня и княжьи люди, а это другие. Цельный отряд сегодня приехал, отдыхают.

— А парень?

— Сбежал. Звать его Гаврила Златов.

У старосты в глазах потемнело от прозвища. Это он должен был сменить отцово прозвание на Злато и тогда его дети стали бы Златовыми. Но Тимошка не дал погрузиться в обиду, продолжая нашептывать, и Селифонтов прислушался:

— Парень новик, первый раз в походе. Про поручение мне не сказали, но, итак, ясно: за Кошкиной посланы приглядывать. Но я узнал, что нашего вора зовут Афонька и князь прямо сейчас отправляет его на новые земли искать ещё золота.

— Что?! — взревел староста.

— Тише ты, благодетель! — запричитал Тимофей и тут же зашептал дальше: — По наводке идёт, не вслепую!

—А тебе взяли и выложили всё? — не поверил Селифонтов.

— Завидуют Афоньке! Он же хоть худого, но боярского рода. Предки его служили какому-то лесному князьку, а сам он княжьим гонцом был, а тут разом всё переменилось! Сам Великий князь чин его подтвердил и новые земли даст, если Афонька ещё золото найдет.

— Завидуют, значит, други верные, — усмехнулся староста. — Сам в многообещающий поход пошёл, а их не позвал, да ещё сынка спихнул к ним…

— Спихнул, — захихикал Тимоха, — а я его узнал! У меня на лица приметливый глаз.

— Это хорошо, — Памфил огладил бороду и повторил: — Замечательно!..

— Мы сыночка возьмём и на цепь посадим, а когда Афонька вернётся, то всё вызнаем у него про… — Тимошка опасливо оглянулся, но никому до двух неспешно шагающих новгородцев не было дела. Но из осторожности Тимофей слово «золото» произносить не стал.

— Долгонько ждать, — поморщился Селифонтов. — Даст бог, Афонька к осени вернётся, а может, и позже. Не знаешь, далеко ли искать золото будут?

— Того не ведаю, — опечалился Тимошка, — но потом ещё ждать, когда он наших людишек к заветному месту отведёт. А то на словах-то можно напутать, а когда своими ноженьками дорожку протопает, да наши глазоньки узреют…

— Но новика сейчас скрадём и вывезем подале отсюда, — решил Памфил, не слушая рассуждения подручного. — Всё надо делать вовремя, а не оставлять и ждать.

Староста поморщился, вспомнив решение Борецкой насчёт московской девки. Чует его сердце, аукнется им промедление, но это её ошибка, а ему главное своих ошибок не наделать! Он бросил взгляд на Тимоху, а тот аж подпрыгивал:

— Точно! Ужо он мне за свово батьку ответит, тварь подлую! Боле не выскользнут у меня из-под носа ни один, ни второй!

— Поспрошаем сынка Афони, — согласился Селифонтов, — и подумаем, как нам поболе выжать из сложившейся ситуации. Коли придётся ждать, так подождём.

— Подумаем, — поддакнул Тимошка, — ой как подумаем! И подождём, мы терпеливые.

— А ты чего радуешься? Парня не калечь…

— Да я ж понимаю, — заторопился Тимофей.

— Не калечь! — Селифонтов даже остановился, чтобы до инициативного дурака дошло. — Подвала и цепи хватит… пока.

— Как скажешь! Я же всё для тебя! Отца родного не любил так, как тебя!

— Ну, будет, будет, — снисходительно отмахнулся староста.

— А с девкой что? Упокоить?

— Сказал же, погодь с ней. Боярыня хочет посмотреть, на что она способна.

— Уж больна шустра…

— Много ты понимаешь! — буркнул староста, хотя отметил, что Тимошка в корень зрит.