Боярышниковый лес

И вдруг даже клиенты начали меня замечать. Говорили, что я улыбчивая и веселая. Девчонки на работе рассказывали им, что я влюбилась, и они очень радовались, слыша это. В мире жирных пятен, водяных разводов и тканей, которые мялись от одного только взгляда, мысли о любви становились приятным, пусть и сиюминутным, отвлечением.

В следующую пятницу мы отправились в гости к Вере. Она жила в очень респектабельной части города. Не думаю, что местным приходилось сталкиваться в своем районе с кем-то вроде меня с Гленном или Тодда с Альмой. Свой трехэтажный, слишком большой для нее одной дом Вера делила с рыжим котом по кличке Ротари. Конечно, Ник сможет жить с ней, если их отношения будут развиваться. Они легко сошлись, и он явно наведывался к ней каждый день, с тех пор как вернулся. Ник до слез смеялся над ее шутками и все говорил нам, какая она чудесная. А еще всегда прикрывал глаза на слове «чудесная».

Ник, как выяснилось, жил в съемной квартире в паре автобусных остановок от Веры. Почему бы ему не переехать и не жить с ней в этом просторном доме? Они бы составили друг другу компанию, а может, даже поженились.

Вера наготовила нам целую гору спагетти болоньезе, а Ник испек торт со сливками и щедро украсил его клубникой. Все прекрасно провели вечер, за исключением Альмы, которая прошептала мне, что Тодд предложил им повременить с отношениями, – это, конечно, ее расстраивало. А потом, когда Тодд объявил, что ему придется покинуть нас пораньше, Альма тут же собралась идти с ним. Мне это показалось дурной затеей: со стороны выглядело так, словно она ему навязывается. Было видно, что Тодд разозлился и бедная Альма разнервничалась, как никогда.

В конце вечера мы с Верой мыли посуду, а Гленн помогал Нику обрезать кусты шиповника и ежевики, которые почти вплотную подобрались к задней двери дома.

– Вы вдвоем так мило смотритесь вместе, – сказала я, вытирая тарелки.

– Да, Ник очень-очень хороший, – отозвалась довольная всем Вера.

– Вы не планируете съезжаться? – Веру можно было и о таком спрашивать, даром что ей почти стукнуло девяносто или вроде того.

– Нет, что ты, какое там, – неожиданно ответила женщина.

Я уже пожалела, что спросила.

– В смысле, не ради секса, – попыталась я сгладить неловкость. – А ради общения.

– Ну, с сексом и так все отлично. Вот уйдете, мы, наверное, еще раз за дело примемся, – как ни в чем не бывало сказала Вера.

Я недоумевала, что же тогда им мешает. Может, у Ника есть жена или любовница, которую он где-то прячет? А может, куча детей, настроенных против его сближения с Верой?

Все оказалось совсем иначе. Дело заключалось в том, что каждый привыкает жить по-своему и по достижении определенного возраста уже не хочет менять свой уклад. Да и если захочет – не получится. Все это было как-то связано с пространством и тем, что ты привык находить вещи там, где они лежали всегда.

– Мне было бы все равно, где лежат мои вещи, если бы я жила с парнем, в которого безумно влюблена, – возразила я.

– Да, но у тебя, наверное, не так уж много вещей, и ты не привязана к ним так, как мы к своим.

– И что это за вещи? – не понимала я.

– Ох, Шэрон, звучит, конечно, весьма странно, но я не выношу, когда Ник трогает что-то мое, ну, например гербарий или коробки со всякой всячиной, которую я планирую когда-нибудь вклеить в альбом. А он трясется над своими тюбиками с краской, почти пустыми – из них уже ничего толком и не выдавить, – потрепанными блокнотами, коробками с письмами, вырезками, выбросить которые пока не доходят руки. Нам это все не совместить, Шэрон. Да мы рассоримся за неделю. То, что у нас есть здесь и сейчас, куда более важно. Не стоит таким рисковать ради совместного проживания.

На обратном пути мы с Гленном говорили об этом. Нам казалось, не живя вместе, два прекрасных человека попусту тратят отпущенное им время. Мы вздохнули. Каждому чего-нибудь не хватает. Мы вот до смерти хотим съехаться и не испытываем никаких мучений из-за необходимости менять укоренившиеся привычки. При этом у нас нет ни денег, ни своего жилья.

– Может, мне все-таки попробовать перебраться к тебе, Шэрон? – не успокаивался Гленн. – Мы могли бы жить в твоей комнате. У тебя хотя бы есть отдельная. У нас с братом общая.

– Нет, Гленн, поверь мне. Ничего не выйдет. Папаша у меня алкаш и игрок.

– Не беда. А у меня – религиозный фанатик. Я тебе уже говорил, для меня это не важно.

– Начнем жить вместе, станет важно.

– Я бы мог помогать деньгами, как думаешь?

– Вот уж не стоит, Гленн, отец просто спустит их на выпивку.

– Как же нам быть? – упавшим голосом спросил он.

– Что-нибудь придумаем, – с деланой уверенностью заявила я.

Имея перед глазами пример жизни матери, я твердо знала, что сама ничего подобного терпеть не стану. Она целыми днями без продыха либо готовила, стирала и убирала, обслуживая моего отца и братьев, либо намывала то полы в офисах, то жирные тарелки в своей забегаловке.

– Я вполне счастлива, Шэрон, – говорила мама, если я затрагивала эту тему. – Я люблю твоего отца и всегда буду помнить, что он не бросил меня, когда я тебя носила.