Боясь нас

— Ты ведь знаешь, что так говорят про яблоко, да?

Она опустила детские солнцезащитные очки, поджала губы и посмотрела на меня поверх них.

— Не сегодня.

— Ладно, и кто из твоих дядей несет за это ответственность? Знаешь что? Забудь. — Я знала, кто несет ответственность. Удивительно, какое влияние на нее оказывал совершенно незнакомый человек, но она была во всех отношениях своим отцом. Обман и сладкие разговоры были ее специальностью.

— Тетя Лэйк сказала, что я такая же, как мой папа, но я сказала ей, что никогда не встречала своего папу. Почему, мамочка?

Машина резко остановилась, и я поняла, что моя нога пытается продавить педаль тормоза сквозь половицу. Заревели автомобильные гудки, разгневанные водители ругались, поворачивая, чтобы не врезаться в мою машину.

Я убью Лэйк.

Может быть, я просто ослышалась?

Речь Кеннеди все еще развивалась, и иногда даже мне было трудно ее понять. Иногда она неправильно понимала слова и использовала их неуместно. Может ли это быть именно тем случаем?

Кеннеди никогда раньше не спрашивала о своем отце, потому что я никогда не рассказывала о нем. Я знала, что это неправильно, но никогда не могла заставить себя говорить о нем. Я подумала, что у меня есть еще немного времени, прежде чем она начнет задавать вопросы.

Но я думаю, что время действительно никого не ждало. Еще один тяжелый урок, который мне пришлось усвоить. Я не хотела винить его во всем, что пошло не так, но было тяжело, когда его не было рядом, чтобы защитить меня.

Я остановилась на заправке, потому что это был не тот разговор, который я могла бы вести за рулем. Скажу ли я ей правду или ложь? Быстрый взгляд в зеркало заднего вида показал мне, что это не просто случайный вопрос.

Боже, ей всего три.

Этого не должно было происходить. Я припарковалась и глубоко вздохнула, прежде чем повернуться на заднее сиденье и посмотреть ей в лицо.

— Кен, твой отец…

Я остановилась, когда заметила чрезвычайно крупного мужчину, одетого во все черное в середине лета, сгорбившегося и заглядывающего в окно машины, где сидела моя дочь. Она молча смотрела в ответ, ее тело напряглось.

— Кто ты, черт возьми, такой? — я кричала, хотя окна были закрыты.

Когда его рука потянулась к дверной ручке, я попыталась нажать кнопку замка, и тогда я заметила второго мужчину, так же одетого в черное, стоящего рядом с моей дверью с пистолетом, направленным прямо мне в голову, посреди бела дня.

— Если ты хотя бы хлопнешь ебаными ресницами, я вышибу тебе мозг через уши, поняла?

— Мама!

— Кеннеди! — не обращая внимания на предупреждение, я обернулась и увидела, как моя дочь борется с большими корявыми руками, поднимающими ее из автокресла. — Убери руки от моей дочери!

Все произошло быстро. Слишком быстро. И хуже всего было то, что я даже не знала почему. Я кричала о помощи, но ее не последовало. Ни звука моего голоса, ни доброго самаритянина.

Только боль.

Последнее, что я помнила — это звон в ушах, заглушающий крики моей дочери.

ГЛАВА ЧЕТЫРЕ

КИНАН

— Держи свою задницу неподвижно, Лейси. — Или это была Люси?

— Я не могу, — заскулила она и пошевелила попкой. — Это больно.

Я подавил искушение столкнуть ее со стола и вместо этого вонзил иглу глубже в ее кожу. Ее шипение от боли было музыкой для моих ушей, и даже сейчас я чувствовал, как мой член твердеет.

Когда дело касалось боли, то существовало два типа людей. Те, кто получали ее, и те, кто ее дарил.

Скажем так, я стал щедрым ублюдком.

— Неподвижно, — приказал я еще раз, на этот раз ниже и глубже, давая ей понять, что я серьезен, — или убирайся к черту с моего стола.

Она пробормотала извинения и сумела сохранить спокойствие, пока я заканчивал последнюю большую татуировку в виде бабочки, стереотипную для женщин, которые не смогли осознать, что состарилась. В обычной ситуации я бы ее отверг, но отчаянная потребность отвлечься требовала отчаянных мер.

— Пять сотен, — приказал я, завернув ее тату. — Плати и уходи.

Такая простая татуировка, как у нее, стоила бы не так дорого, как я просил, но у меня было такое настроение.

Она слегка надулась, но благоразумно не стала спорить. Она знала, что так будет лучше. Репутация, которую я заработал за последние четыре года, опережала меня.

— Не волнуйся. Я оставил немного места на твоей заднице на десерт (прим.: для другого тату).

— Действительно? — завизжала она. Глупая сука действительно повернулась, надеясь увидеть свою татуировку. Чертовы пустословы.

— Послушай, Люси…

— Лейси.

— У меня дела, а ты меня задерживаешь. — Я пошевелил пальцами в поисках денег, готовый выбросить ее на улицу с деньгами или без них.

— Ох, эм…

Я посмотрел на нее и почувствовал, как у меня сжалась челюсть.

— Черт. У тебя нет денег, да?

— Не… не так уж и много.

— Сколько?

— Две.

— Оставь деньги на столе и уходи. Не возвращайся. — Я уже отворачивался, ожидая, что она рано или поздно уйдет.

— Ох, подожди! Я знаю.

Ты нихрена не знаешь.