Бояться поздно

Теперь комната была освещена неярко, но умело — можно полюбоваться и обстановкой, и ее качественной прорисовкой. Это был, оказывается, кабинет столетней примерно давности, как в сериалах, внушительный, мрачный и загроможденный солидной старой мебелью: дубовые шкафы между окнами вдоль левой стены, забранной темными деревянными панелями метра на полтора от пола, справа грандиозный камин, напоминающий распахнутую пасть, перед ним кожаный диван и такие же кресла, все низкие и какие-то растопыренные, по углам тумбы с огромными вазами китайского вида (эпохи Мин, мелькнуло почему-то в голове Али), дурацкие обои почти не видны под плотно висящими картинами, на которые, похоже, и направлен свет бронзовой люстры, так что разглядеть сюжеты полотен мешают размашистые блики и сияющие золотые рамы.

Главным в кабинете был огромный стол с резным основанием и столешницей, заставленной так плотно, что обтягивавшее ее зеленое сукно почти не было заметно. Сидеть за столом полагалось в древнем кожаном кресле с высокой прямой спинкой, из-за которой выглядывал неуклюжий сейф болотного цвета. Справа от кресла высились напольные часы, маятник которых за узким окошком был неподвижен. Слева чуть наклонно торчало незнакомое Але знамя: тяжелое полотнище собралось вокруг древка неразборчивым бугром, но толстый бархат и искорки золотой вышивки прозрачно намекали на Средневековье.

Предметы, заставившие стол, намекали на все эпохи сразу. Затянутый паутиной подсвечник, вернее, канделябр с толстыми оплывшими свечами подпирала широким основанием похожая на гриб лампа с зеленым плафоном, на котором не было ни пылинки. С другой стороны к лампе была прислонена маска клоуна, малость пугающая, как и положено таким маскам за пределами цирка. Поверх стопки грампластинок в вытертых конвертах поблескивал медной отделкой старинный матово-черный телефон, под которым была уже не грампластинка, а что-то странно знакомое — точно, металлический диск «Здоровье», дауани спрятала такой на антресоли после того, как Аля улетела с него в угол, едва не разбив голову. На дне нечистой литровой банки в самой середке стола лежал кубик Рубика, а горловину, которая, кажется, была заметно у́же граней кубика, перекрывала стопка книжек, тетрадок и пластиковых квадратов разного вида, цвета и размера. В верхнем квадрате Аля узнала компьютерную дискету из древнего фильма про хакеров. Остальные, наверное, тоже были устройствами сохранения данных. Массивная чернильница с гусиным пером замыкала шеренгу резных слоников, выстроившихся от мелкого к крупному, а во главе шеренги торчала статуэтка «Оскар», окруженная пластиковыми пингвинчиками из древних, Аля откуда-то знала это, киндер-сюрпризов. Кипа серо-коричневых картонных папок с тесемочными завязками была уставлена разнокалиберной ерундой — бронзовой шкатулкой, тяжелой даже на глаз, и не менее тяжелым золотым жуком, треснувшей матрешкой, кожаным стаканчиком с игральными костями, песочными часами и трудноузнаваемой мелочью, — так что цифры в тонкой элегантной надписи на верхней папке «Дело №» разобрать было невозможно. Нижняя часть колбы часов была пуста, но песок из верхней почему-то не сыпался.

Аля почти рассмеялась: ну вот же подсказка, и, примерившись, начала осторожно, будто опасаясь испачкаться в нарисованной пыли, распределять предметы на столе по эпохам, предназначению, цветам, формам и степени запыленности. Для того ведь они и предназначены: чтобы игрок обнаружил ключ. В том, что объясняет смысл этой кучи, или выделяется из нее, или вопиюще отсутствует.

Книги оказались поддельными: просто переплетенные листы пожелтевшей бумаги без единой буковки. Тетради тоже: они были заполнены убористым почерком, причем небрежные ряды букв выглядели вполне узнаваемыми, несмотря на яти и твердые знаки, но при попытке вчитаться оборачивались значками то ли хираганы или санскрита, то ли эльфийского письма. Аля с досадой вернула на место пачку вкладышей жвачки с потешными картинками и с надписями «Love is…», «Peace is…», «Freedom is…». Пояснения она читать не стала — сама уж как-нибудь разберется, без посторонних маркетологов — и отложила тетради к прочему бумажному хламу и пластинкам. Надписи на их конвертах тоже оказались нечитаемыми.

Под банкой с кубиком Рубика — вытряхнуть его, кстати, впрямь было невозможно — оказалась сверкающая серебром крышка. Она накрывала такой же сверкающий поднос с вычурными ручками. Под крышкой стояла серебряная солонка и лежала бутылка темного стекла, заткнутая странной и очень неподходящей полосатой пробкой. Аля, взяв бутылку, осторожно потянула пробку — и вытянула узкий нож с рукоятью, набранной из разноцветных колечек. Вид у ножа был опасный.

С собой его взять, что ли, подумала Аля, рассматривая темное лезвие с полыхающей кромкой, отложила нож отдельно от остальных кучек и потрясла солонку. Внутри зашуршало погромче, чем следовало. Аля хотела вытряхнуть содержимое на ладонь, но передумала — и правильно сделала.