Он действительно был шутником, этот Ранкотт. Я бы тоже очень хотел посмеяться, но мне слишком хотелось спать, казалось, что голова у меня была деревянная, свинцовая,
раскаленная, наполненная всяким дерьмом. И вот именно в этот момент Ле Мейо, находящийся в состоянии прострации, сообщает ему потрясающую новость. Воспрянув духом, он вопит:
— Серьжан! Серьжан! Есть! Я вспомнил! Это цветок!
— Цветок?
Мейо имеет успех. Они не могут удержаться на подстилке, таким забавным им это кажется, они буквально корчатся от смеха, до полного изнеможения.
— Цветок! Цветок! Да он совсем окосел! Этого не может быть! Это не пароль!
— Да! Да! — сопротивляется Мейо, — именно! Да! Это цветок! Есть! Я вспомнил!
— Что ты вспомнил?
— Это нурцисс! Я уверен! Это нурцисс!
— Нурцисс? Нурцисс?.. Это ничего не значит!..
— Да нет, это очень даже много значит! Нурцисс! Нурцисс!..
— Эй, это не название битвы, нурцисс!
— Это не название битвы? Блин! Заткнитесь!
— Мейо! Вы можете только чепуху нести. Он не трезвеет, этот гад! Хуже вас, бригадир, ничего быть не может! Давайте теперь я вам расскажу какую-нибудь историю! Погодите минутку! олух!
Все снова развалились на соломе. Но было еще рановато.
Мейо все еще упорствовал, он продолжал приставать ко всем со своим «Нарциссом». Он был уверен, что это был пароль... настоящий, забытый пароль.
— Когда рассветет, я пойду сменю его! — объявил упрямый Мейо, недовольно пыхтя.
— Когда рассветет, я отправлю вас на гауптвахту... — сухо и сдержанно ответил Ранкотт.
Он снова взялся за реестр, еще раз пролистал все страницы... Он снял и отложил в сторону свое кепи... Помассировал череп... Волос у него на голове оставалось немного... Две пряди нависали над левым глазом. Снова порылся в ящике. Он продолжал запугивать Мейо...
— Мерзкий развратник! Сколько вам влепят! А! Мой милый! Вот я же не пьян! Вы позорите свои нашивки, бригадир! Скоро вы сообщите мне о них нечто новенькое! Вы скоро увидите результат своих фокусов! Чего ради мне быть козлом отпущения? Нет уж! Вы будете разжалованы, бригадир! Я вам гарантирую! И чтобы вы этому не удивлялись!
571
Мейо, притихший и скорчившийся на краю дощатого настила, тер закисшие уголки глаз, выковыривая гной. Казалось, что эта печальная перспектива его не трогает. Он был слишком поглощен своими находками, которые тут же обсасывал с ногтей.
Но вот унтер-офицер вскакивает. Его тоже настигает приступ жажды.
— Моя бутылка! Моя бутылка! Чтоб вам всем в аду гореть! Мою бутылку сюда!
Никто не может ее найти.
— Где моя бутылка, ворюги? Все ее ищут.
— Дневальный! Дневальный! Мою бутылку! Скотина!
Дневальный валялся в глубине караулки, он громко храпел, лежа на спине. Он не шевелился. Несмотря на дикие крики, он оставался в прежнем положении, со скрещенными на груди руками. Невозможно было заставить его даже пошевелиться.
— Дневальный, живо! Козел! Ты собираешься подниматься, бездельник? Блин! Куда ты засунул мою бутылку?
Никакого ответа.
— Клянусь, он пьяный в дым, этот недотепа! Еще пьянее, чем остальные!
Тот так и не потрудился встать. Он устроился поспать очень удобно, этот дневальный, ни каски, ни сабли, ни карабина, ничто его не стесняло. Такая омерзительная поза повергла начальство в транс.
— Это выше моего понимания, дневальный исчез! Ей-богу! Он в отключке! А! Представьте себе! Теперь у меня полный набор! Послушайте эту музыку! Он храпит почище паровоза! Растолкай его! Ты там, Жером!
Все принялись расталкивать, бить, пинать сапогами дневального. В конце концов он слегка пошевелился под градом ударов. Перестал храпеть. Но вот он сворачивается клубком и р-раз! Резко выпрямляется! Чуть не пробивая стену! Всем уже не до шуток.
Руки у него вертятся, как крылья мельницы. Он судорожно вырывает пучки соломы из подстилки, они разлетаются по всей комнате. Он пытается ухватиться за что-нибудь, дрыгает ногами, кричит как резаный. У него на губах пузырится пена, лицо становится фиолетовым. Дело плохо. Он лежит навзничь, выпучив глаза, высунув язык.
Ранкотта раздражает такое его поведение.
— Скажите же, черт возьми, бригадир, что все это значит? Что он пил, этот дневальный?
Никто не ответил.
— Кто командир звена?
— Я, серьжан! Я, Блемак Франсуа из третьего! Я его таким не видел. Он два года в моем звене... третий эскадрон, второй взвод, четвертое звено. Никогда его таким не видел.
— Очень хорошо! Очень хороший ответ, Блемак.
В этот момент дневальный выпрямляется, собравшись с силами, приподнимается, еще больше таращит глаза, уставившись на нас, и испускает вопль, ужасный, душераздирающий. Кажется, что это никогда не кончится. Затем снова падает, заваливается на бок, опять начинает стонать и дергаться.
Вся караулка стоит вокруг него, обсуждая происходящее. Ранкотт устанавливает тишину.
— Посмотрите на эту гримасу! Но чего же он нализался, это мерзкое мурло? Конечно, не водки, это невозможно! Должно быть, уксуса! Или краски! Или яда! Да он сейчас подохнет, этот выродок!