Бойня

Шип умирала. Осознание этого пришло минут десять назад, когда она проглотила последнюю таблетку обезболивающего и попыталась отрезать себе ногу. Дурацкая пуля из дурацкого детского пистолетика операторши оказалась не так проста. Вытащить все осколки так и не удалось. А еще в ней что-то было. Не нервнопаралитический яд для пуль комплексного поражения. Не плотоядные наноботы. Что-то другое. Что-то более коварно медленное, но от этого не менее смертоносное. Что-то такое, с чем не смогли справиться ни несколько вколотых украденных из опустевшей клиники Зэда медшотов, ни аддиктол, ни способный хоть и ненадолго, но вытащить пострадавшего бойца буквально с того света коктейль боевых стимуляторов. Рана упорно не хотела закрываться. А еще начала пахнуть. Женщине давно был знаком этот запах. По лазаретам, где она, только вышедшая на дорогу соплячка, выхаживала раненных спутников по каравану. По окопам во время большой войны Легиона и Сити. По исполненным стонами боли и крикам оперируемых без наркоза пострадавших в полевых лагерях во время глубоких рейдов в Черные пески. Запах смерти. Медленной, мучительной и такой же неотвратимой, как закат солнца. Газовая гангрена. Все признаки на лицо. Осторожно коснувшись твердого, как доска, живота, покрытого четко проступающей сеткой сосудов, расползающихся от раны, пульсирующей под покровом пепельно-серой кожи сеткой, Шип застонала. Будь это рука или нога… Потеря конечности не такая уж страшная цена за жизнь, если подумать. Но брюхо не отрежешь. В отличие от ноги. Бросив взгляд на истерзанную ножом, плотно перетянутую сделанным из пропахшей скисшим потом майки жгутом, конечность, Верука горько усмехнулась. Только зря потратила время на извлечение этой дурацкой пули. Попытки прооперировать себя самостоятельно и следующая за ней очистка раны слишком ее вымотали, она сама не заметила, как уснула. Уснула в готовящемся к осаде городе. Ошибка недостойная даже зеленого новичка. А пустошь не прощает ошибок. И теперь всё, что ей осталось это лежать в этом чертовом наполовину засыпанном взрывом подвале и ждать пока на нее обрушатся потолок. Гребаная балка. Толстое, пахнущее пылью и плесенью невесть, где добытое неведомым строителем дома бревно надежно прижимало ее голень к утрамбованному до каменной твердости полу, в подвале пахло дымом, а откуда-то сверху доносилось зловещее потрескивание. Облюбованный ею опустевший во время эвакуации домишко горел. Видимо, снаряд из пушки. А может, "чемодан" из миномета. Какая разница. Правда в том, что Шип оставалось только надеяться, что она задохнется, прежде чем до нее доберется огонь. Словно в подтверждение мыслей на щеку женщине упал маленький уголек. Потом ещё один и ещё. Запах дыма стал сильнее. На лице Веруки не дрогнул ни один мускул. Во-первых, пытаться что-то делать просто бессмысленно. Во-вторых, у нее просто не было сил двигаться. Последнюю энергию забрала попытка раздробить охотничьим ножом собственную бедренную кость. Почти успешная. Удавшаяся бы, если бы чертов нож не сломался в самый ответственный момент. Тупая, сковавшая тело боль волнами расходилась от живота к конечностям. Вздутая брюшная стенка время от времени содрогалась в спазмах, извергая из раневого канала пузыри и очередные потоки зловонного желто-коричневого гноя. Зажатая балкой нога горела огнем. Веруку тошнило, но желудок был давно пуст. Организм не принимал даже воду, а колотящееся где-то в районе горла сердце всё чаще давало осечки. Губы женщины разошлись в улыбке. Всё идет так, как и должно было быть. В конце концов, она зашла намного дальше, чем планировала. Ей везло. Везло дико, просто невероятно везло, но полоса удачи не может длиться вечно. Со стоном запустив руку в карман залитых кровью штанов, Шип извлекла из него маленький, продолговатый, украшенный с одного конца празднично ярким, красным колпачком цилиндр и истерически хохотнула.