Бойня

— Нет, не видели, — ответила Даниэль. — Мы прочли об этом сегодня утром, в «Спортивной жизни».

— А почему же вы мне не сказали?

— Кит не хотел огласки...

Принцесса посмотрела на меня. Я пожал плечами:

— Да, не хотел. И я вам буду очень признателен, принцесса, если вы не скажете об этом миссис Бэнт.

Она не успела спросить почему, потому что в этот момент появилась сама Беатрис. Легка на помине. Она вошла в ложу с довольной ухмылкой, которая еще больше расширилась при виде меня. Не сводя с меня глаз, Беатрис с аппетитом слопала пирожное с кремом, словно мой голодный вид доставлял ей особое удовольствие. Я слегка усмехнулся про себя. Если бы это было единственным несчастьем, свалившимся на меня за сегодняшний день, я был бы счастливым человеком!

Принцесса сказала Беатрис, что пора уезжать, потому что последняя скачка давно окончилась, и увела ее к «роллс-ройсу». Нечего было и надеяться, что Литси поедет с ними, даже если бы он этого хотел: Даниэль цеплялась за его руку всю дорогу до автостоянки. Ей не хотелось оставаться со мной наедине после вчерашнего объяснения, и я понял, что без его поддержки она бы вообще не решилась приехать. Впрочем, наверно, я знал это с самого начала. Завтра скачки снова будут в Сандауне, и я начинал думать, что, возможно, если Даниэль на них не поедет, всем будет спокойнее.

Когда мы добрались до машины. Литси по настоянию Даниэль сел на переднее сиденье, а сама она устроилась сзади. Прежде чем завести машину, я открыл коричневый конверт, который вручил мне лорд Вонли.

Внутри оказалась маленькая вырезка из газеты, еще одна вырезка, побольше, из иллюстрированного журнала, черно-белая фотография восемь на десять и записка от лорда Вонли с комплиментами и просьбой вернуть все это в «Глашатай», потому что у них остались только ксероксы.

— Что это? — спросил Литси.

Я передал ему черно-белую фотографию, на которой была изображена церемония вручения приза после скачки. Даниэль заглянула Литси через плечо и спросила:

— Что это за люди?

— Человек, которому вручают кубок, — это Нантерр.

Оба сказали «Ох ты!» и вгляделись повнимательнее.

— Рядом с ним — французский тренер Вийон. Дело происходит, я так понимаю, на ипподроме в Лонгшаме. Посмотрите на обороте, там должна быть какая-то информация.

Литси перевернул фотографию.

— Тут написано просто: «После скачки на При-де-ля-Сите: Вийон, Нантерр, Дюваль».

— Дюваль — это жокей, — пояснил я.

— Так вот как выглядит этот Нантерр... — задумчиво протянул Литси.

— Да, его ни с кем не спутаешь.

Он передал фотографию Даниэль.

— Ну, что там у нас еще?

— Статья из прошлогоднего английского журнала, посвященная грядущему Дерби. В нем должна была участвовать одна из лошадей Вийона, как там сказано, «после недавнего триумфа в Лонгшаме». Нантерр упоминается в качестве одного из владельцев. Газетная вырезка, тоже английская, оказалась не более содержательной. Прюдом, жеребец французского предпринимателя Анри Нантерра (тренер Вийон), прибыл в Англию, чтобы участвовать в скачках в Нью-маркете, но при выгрузке из самолета умер от сердечного приступа. Все.

— А кто фотограф? — спросил я, обернувшись к Даниэль. — Там не написано?

— "Все права принадлежат «Глашатаю», — прочла она на обороте. Я пожал плечами.

— Наверно, они ездили в Париж на какую-то большую скачку. Скорее всего, на Триумфальную арку.

Я забрал фотографию и сунул все вместе обратно в конверт.

— Какое решительное лицо! — сказала Даниэль, имея в виду Нантерра.

— И голос тоже решительный.

— А мы ни на шаг не продвинулись, — вздохнул Литси.

Я завел машину и двинулся к Лондону. На Итон-сквер ничего интересного не произошло, и Робби начинал скучать.

— Ничего, — сказал я ему, — ты отрабатываешь свой хлеб самим своим присутствием.

— Слушай, мужик, а что толку? Все равно же никто не знает, что я здесь!

— Не беспокойся, — сухо сказал я. — Все, что происходит в доме, становится известно человеку, от которого ты этот дом охраняешь. Так что не расслабляйся.

— Я и не расслабляюсь! — обиделся Робби.

— Вот и хорошо.

Я показал ему фото из «Глашатая».

— Вот этот человек, — сказал я ему, ткнув пальцем в фотографию. Если увидишь его, будь осторожен. Он носит пистолет. Возможно, пистолет заряжен, а возможно, и нет. И у него вечно в запасе какие-нибудь пакости.

Робби долго и внимательно смотрел на фотографию. И наконец сказал:

— Я его запомнил.

Я отнес приношения лорда Вонли в «бамбуковую» комнату, позвонил Уайкему, прослушал сообщения с автоответчика, разобрался с ними — обычные вечерние дела. Когда я спустился в гостиную выпить рюмочку перед ужином. Литси, Даниэль и принцесса обсуждали французских импрессионистов, выставлявшихся в Париже около 1880 года.

Сезан... Ренуар... Дега... Про этих я хотя бы слышал. Я подошел к подносу с напитками и выбрал шотландское виски.

— А Берт Моризо? — сказал Литси, обращаясь ко всем присутствующим одновременно. — Это же само совершенство! Не правда ли?

— А что он писал? — спросил я, открывая бутылку.

— Не он, а она, — поправил Литси.

Я хмыкнул и налил себе немного виски.

— Ну, она так она. Так что же она писала?