Бойня

– Стига на этой неделе не будет.

– Вот как… – Биби еле сдерживала ярость. Почему сразу не сказала, стерва? – А когда он будет?

– Во вторник на следующей неделе. Хотите оставить сообщение?

– Во вторник? Тогда мне необходимо поговорить с кем-то еще. Это очень важно. Редактор Глории? Или… не знаю… пресс-атташе?

– Вы звоните из газеты?

– Нет, нет, я только…

– Мы не предоставляем информацию о писателях посторонним.

О боже…

– Я же сказала, это очень важно. Мне нужно срочно поговорить с кем-то, кто поддерживает с Глорией контакт.

– Сегодня почти у всех выходной.

– В понедельник?

– Сегодня второй день Троицы.

Да, верно. Тут мало что можно сделать.

– В таком случае я оставлю ему сообщение.

После двух сигналов она услышала голос Стига Экерё и немедленно поняла, почему Глория ему так симпатизирует. Говорит медленно, торжественно и очень четко, почти с актерской артикуляцией. Сочные, певучие согласные. Даже стандартное сообщение на автоответчике звучит так, будто абонент взвешивает каждое слово на аптекарских весах и понимает, что его транслируют на всю планету.

Запишите ваше сообщение после сигнала.

Биби прокашлялась – ей ужасно захотелось, чтобы ее слова прозвучали так же красиво и значительно.

– Мое имя Биби Линдваль, я звоню, потому что беспокоюсь о моей подруге Глории Эстер. Мне важно знать, видели ли вы ее в последние дни…

Она прервалась и прижала трубку к груди. А если… если все намного проще? Глория и Стиг?

Как она сказала? Стига на этой неделе не будет.

Невероятно, но… а почему бы нет?

Шелковые блузки на кровати. Рукопись, над которой она работала до последнего. Может, он приходил? И они вместе уехали?

У Стига летний домик в шхерах. Я могу пользоваться им когда захочу. Ты бы только видела, Биби! Книги от пола до потолка, и никто не мешает. Настоящий парадиз!

Глория никогда не рассказывала о своих любовных приключениях, и Биби сделала вывод, что у нее их попросту нет. А вполне может быть и по-другому: не делилась, потому что скрывала. Экерё – ее издатель. Нехорошо, если пойдут сплетни, она же у него не единственный автор. К тому же это Глория… Сто килограммов чистого золота. Издательство наверняка приложило бы все усилия, чтобы их связь оставалась тайной.

Биби повесила трубку. Ей почему-то стало неловко, будто она сделала что-то непристойное. Опасения наверняка преувеличены. Не говоря уж о взломе квартиры соседки. Не взлом, конечно, у нее есть ключи, но все же…

Положила на место записную книжку и задвинула ящик. Вернула лист с заглавием на место и тщательно выровняла стопку.

Надо уходить. Огляделась – не нарушила ли что-то в привычном укладе? К чему она прикасалась? Разумеется, она не станет скрывать от соседки, что проникла в ее квартиру, но сколько времени она здесь провела, Глории знать необязательно.

Прошла в кухню и просияла. Цветы! Глория не поймет, если она скажет, что была у нее в квартире в самую жару и не полила цветы.

Открыла хозяйственный шкаф, достала зеленую лейку и налила воды из-под крана. Все равно очень странно. Даже если Глория влюблена по уши, забыть про цветы точно не могла. Но, как ни крути, это единственное разумное объяснение. Надо выбирать между двумя версиями: либо Глорию охватило любовное томление такой силы, что она забыла про все на свете и сбежала со своим избранником, либо ее похитили.

Отсутствие новостей – хорошая новость, как говорят англичане. Мудрая пословица. Глория вернется. Во вторник на следующей неделе, как сказала та стервозная баба в издательстве.

Биби повернула красный гибискус на пол-оборота и начала медленно, помня заветы Глории, поливать.

Силуэт Кафедрального собора четко выделялся на фоне прояснившегося неба. Движения почти не было. Ландон машинально вел “вольво” и думал о Рите. Мало кто любил Упсалу, как Рита. Ей, наверное, казалось, что если у города есть хозяйка, то это именно она. Рита знала наизусть все древние городские байки, неважно, шла речь об убийстве Стуре[30], Карле фон Линнее или первых патологоанатомических вскрытиях в Густавиануме. На встречах бывших студентов могла ни с того ни с сего встать и затянуть какую-нибудь старинную студенческую песню – и странно, но солидные господа с наивысшими учеными степенями тут же без всякого смущения подхватывали. Ландон мысленно слышал ее резковатый, но все равно красивый голос: “Богом данная Упсала”.

Он то и дело поглядывал на все увеличивающуюся гигантскую красную башню собора с двумя шпилями. Иногда ему хотелось верить, что и в самом деле существует некое Царство Небесное. Не такое, как описывают, с ангелами, перелетающими с облака на облако под звуки арфы, нет; но место, где Рита могла бы бродить в своей вечной полосатой майке и печь коричные булочки. Она их обожала, пока не помешалась на здоровом образе жизни. Где-то там они наверняка встретились, отец и она.