Бойня номер пять. Дай вам Бог здоровья, мистер Розуотер!

Он ввалился с улицы в контору Элиота, захлопнул входную дверь перед мордами своих лучших друзей и с песней стал подниматься наверх к Элиоту. Вот что он пел:

Подлечил одну заразу,
Подцепил другую сразу.

Весь обросший щетиной, вонючий, подымался Делберт Пич по лестнице, так медленно, что песни хватило лишь до полпути. Он затянул американский национальный гимн и все еще бормотал про звездно-полосатый флаг, когда влез наконец, отдуваясь и пыхтя, в контору Элиота.

– Мистер Розуотер, мистер Розуотер! – Но Элиот зарылся под одеяло с головой, и сон его был очень крепок, да еще его руки судорожно сжимали край одеяла. Но Пичу так хотелось лицезреть любимые черты, что он ухитрился разжать сильные кулаки Элиота.

– Мистер Розуотер, вы живы? Мистер Розуотер, вы не заболели?

Лицо Элиота перекосилось от напряженной борьбы за одеяло.

– Что? Что? Что такое? – Элиот открыл глаза.

– Слава богу, а то мне померещилось, будто вы померли!

– Нет, как видно, я бы заметил, если б помер.

– Мне приснилось, что ангелы слетели с неба, подхватили вас и унесли прямо в рай, да и посадили рядышком со Спасителем нашим, Иисусом Христом.

– Нет, – сонно сказал Элиот. – Ничего такого не было.

– Будет когда-нибудь, будет обязательно. И вы оттуда услышите, как стенает и плачет по вас весь наш город.

Элиот надеялся, что ни стенаний, ни плача он оттуда не услышит, но промолчал.

– Но хоть вы и не померли, мистер Розуотер, но я-то знаю, что вы к нам больше никогда не вернетесь. Только попадете в Индианаполис, где столько света, столько веселья и красивых домов, опять попробуете сладкую жизнь, и вам еще больше захочется опять так пожить, да это и понятно, вы же и раньше хорошо жили, знаете в этом толк, и не успеешь оглянуться, как вы вернетесь в Нью-Йорк и уж там сладко заживете – лучше не бывает. Да и почему бы вам и не пожить всласть?

– Мистер Пич, – Элиот протер глаза. – Если я вдруг окажусь в Нью-Йорке и снова заживу такой сладкой жизнью, какой свет не видал, знаете, что со мной будет? Выйду я на берег к большой воде, меня сразу как громом ударит, и я бухнусь в воду, а там меня проглотит кит, и поплывет он в Мексиканский залив, а оттуда вверх по Миссисипи, вверх по Огайо, а оттуда по Белой, потом по Затерянной речке, прямо в Розуотеровский канал. И поплывет мой кит по Розуотеровскому судоходному каналу, прямо к этому городу, и изрыгнет меня из чрева китова прямо в Парфенон. Вот я и окажусь здесь снова!

– Что ж, вернетесь вы сюда, мистер Розуотер, или нет, я вам хочу преподнести подарок на дорогу; сейчас сообщу вам одну хорошую новость.

– Что же это за новость, мистер Пич?

– Ровно десять минут тому назад я дал зарок – спиртного никогда в рот не брать. Это вам мой подарок.

Тут зазвонил красный телефон. Элиот схватил трубку – это был телефон пожарной тревоги.

– Алло! Алло! – крикнул он, сжав левую руку в кулак, и выставил средний палец. Ничего плохого в этом жесте не было – он просто приготовился нажать кнопку, которая приводила в действие сирену, громкую, как труба Судного дня.

– Мистер Розуотер? – Голос был женский, очень кокетливый.

– Да, да! Где горит?

– Мое сердце горит, мистер Розуотер!

Элиот взбесился – и это никого не удивило бы. Все знали, что он терпеть не мог, когда кто-нибудь баловался с пожарным телефоном. Это было единственное, что он люто ненавидел. Голос он узнал сразу: звонила Мэри Моди, потаскушка, чьих близнецов он только вчера крестил. Ее подозревали во многих поджогах, судили за мелкие кражи и за проституцию – пять долларов с гостя. Элиот стал крыть ее вовсю за то, что она посмела позвонить по красному телефону:

– Черт бы тебя побрал, как ты смеешь звонить по этому номеру! Тебе в тюрьме место, гнить там весь век! Всех вас, идиотов, сукиных детей, кто смеет шутить с пожарным телефоном, швырнуть бы в ад, жарить там на сковородке до второго пришествия!

И он грохнул трубку на место.

Через несколько секунд зазвонил черный телефон.

– Фонд Розуотера слушает, – ласково сказал Элиот. – Чем могу вам помочь?

– Мистер Розуотер, это опять я, Мэри Моди… – Она захлебывалась от слез.

– Что случилось, дорогая моя? – Элиот честно не понимал, в чем дело. Он готов был на месте убить каждого, кто заставил бедняжку так горько плакать.

Шофер остановил черный «крайслер-империал» у дверей Элиота и открыл дверцу машины. Морщась от боли в суставах, оттуда вышел сенатор от штата Индиана Листер Эймс Розуотер. Тут его, конечно, не ждали.

Он кряхтя поднялся по лестнице. В прошлые времена ему подыматься было куда легче. Он невероятно состарился, да еще хотел показать, как невероятно он состарился. И сейчас он вел себя так, как никто из посетителей Элиота себя не вел: он постучал, спросил, можно ли войти, не помешает ли он. Элиот, все еще в длинных, очень несвежих армейских кальсонах, торопливо встал навстречу отцу и обнял его:

– Отец, отец, отец, вот неожиданная радость!

– Нелегко мне было приехать к тебе…

– Надеюсь, ты не думал, что я тебе не обрадуюсь?

– Противно видеть, какой тут хаос.

– Но тут куда чище, чем неделю назад.

– Неужели?