Бойня (Траншея)

Мы получили приказ атаковать деревню, которую, по нашим сведениям, удерживал большой отряд немецкой пехоты. Кстати, обратите внимание, в 14-м я уже отслужил два года из трех. Безрассудный поступок. Первое августа, сержант Детуш во 2-м кирасирском. Еще не лекарь и еще меньше Селин. Стеганая подкладка, кираса, каска с султаном, палаш. Настоящий кирасир. Метр с кепкой. Лейтенант приказал нам атаковать в рассредоточенном боевом порядке. Всему взводу. Рысью. Галопом. Он крутил мельницу своим палашом. И переход с шага на галоп. Очень удобно под обстрелом, сволочь. Мы дрейфили. Мы думали, что он собирается крикнуть «В атаку!». Он вопит: «Сержант!». Я подъезжаю к нему, и он мне кричит: «Лишите увольнительной этого казака на Гувернере, который держит палаш, как свечку. Врежьте ему как следует, этому засранцу!». В то время могли иногда поменять лошадь, но лейтенанта – никогда. Лейтенантами оставались по пятнадцать лет! У нас уже два года был один и тот же лейтенант и те же мужики. Ну так вот, хотите верьте, хотите нет, наш взводный под обстрелом способен был распознать за тридцать метров лошадь, но не мог назвать по имени человека, который на ней сидел! Вот это и было то, что я называю армией! В 14-м такой была французская армия. Ибо в тяжелой не всадник был важен, а кляча. Атакует именно лошадь. Попробуйте-ка остановить несущуюся лошадь, которую другие увлекают за собой! Тем более, заставить ее повернуть, если вдруг у вас от страха кишки свело! Тебе только и остается изо всех сил стараться удержаться в седле и рубить слева и справа, чтобы расчистить себе дорогу. Это лошадь делает из всадника героя! Как при Ватерлоо! При Флуэне! При Рейсхоффене![12] Сколько поражений, но какая слава! Сколько глупостей, но какая выправка! К несчастью, теперь это всегда выпадает на долю пехоты и артиллерии! Половина численного состава сухопутных войск до атаки на врага! И когда отступают, это всегда пешими. С каской, повешенной на эфес палаша и со всей конской сбруей на голове. Прощай, моя радость, что было, того уж не воротишь! Нет лошади – нет и кавалериста. Когда в сентябре мы снова оказались на подступах к Парижу на доведенных до изнеможения, смертельно уставших, измученных лошадях, гнать врага пришлось пехоте. После Марны. А мы в ожидании новых лошадей сидели на месте, как ни на что не годные кретины. Как на привязи! Спешившийся всадник – это не в счет.

В деревне на водопое, под обстрелом, моя лошадь сбежала. Никакой возможности ее догнать. Мы, конечно, отступаем. Я пешком позади всего эскадрона. Я их уже и не вижу. В лесу на тропинке одинокая лошадь. Без всадника. Конечно же, не моя. Привязанная уздой к березе. Великолепное животное. С шикарной сбруей. Я сажусь на нее. Не везет: не успел я взяться за поводья, как из кустов, поддерживая штаны двумя руками, выскакивает английский офицер и с криком бежит ко мне. Я хватаю поводья и смываюсь. Уже выехав из леса, я все еще слышал вопящего от ярости британца. Я догоняю колонну. Эскадронный лейтенант говорит мне: «Детуш, где вы взяли это животное?» – «Трофейная лошадь, мой лейтенант». Если бы я переборщил, меня бы представили к награде. Но это было до изобретения креста «За боевые заслуги». Я довольствовался тем, что назвал ее Уланом. Вот только, мне пришлось всю ночь соскребать метки с ее копыта. Я снова стал важной персоной.