Бойся Кошек

Но как получилось, что в тот самый миг, когда его взгляд упал на эту неуклюжую, обрюзгшую женщину, обе они странным образом изменились, буквально преобразились? Откуда появилось в них это подчеркнутое, почти надменное достоинство и ощущение власти, которое словно по мановению волшебной палочки окутало обеих женщин? Что изменилось в этой грузной даме, отчего она внезапно приобрела осанистость королевской особы, и что вознесло ее на трон, словно в некой темной и страшной пьесе, в которой она размахивает своим скипетром над багровым пламенем загадочной, бурной оргии? И почему эта юная особа, почти подросток, гибкая как тростинка и грациозная как молодая пантера, столь стремительно обрела странную, зловещую величавость и стала передвигаться так, словно вокруг ее головы кружатся пламя и дым, а под ногами простирается ночная темень?

Затаив дыхание, Везин продолжал сидеть, словно прикованный к своему месту. Затем это необычное видение столь же внезапно, как и появилось, бесследно исчезло, и солнечный свет вновь озарил их. Девушка со смехом заговорила с матерью о луковом супе и с улыбкой глянула в его сторону поверх своего узенького изящного плеча, что навело его на мысль о розе, тронутой поцелуем росы и чуть склонившейся под тяжестью летнего воздуха.

И действительно, луковый суп в тот день был особенно хорош, поскольку он заметил на своем столике еще один прибор и с замиранием сердца услышал негромкое пояснение официанта насчет того, что «мадемуазель Ильза сегодня удостоит его чести отобедать вместе с ним, как того требует традиция в заведении ее матери».

И действительно, на протяжении всего этого восхитительного обеда она сидела напротив, спокойно щебеча на своем милом французском и проявляла заботу о том, чтобы его как следует обслуживали, добавляя к салату приправу и даже помогая ему накладывать то или иное блюдо. В тот же день, но чуть позже, когда он покуривал, сидя во внутреннем дворике и мечтая лишь о том, чтобы поскорее снова увидеть девушку, уже свободную от дел, она вновь вышла к нему. Когда он поднялся навстречу, она, остановившись, выдержала застенчивую мимолетную паузу, а затем произнесла:

— Моя мама говорит, что вам надо получше ознакомиться с достопримечательностями нашего городка, и я тоже так думаю. Возможно, месье не откажется, если я стану его гидом? Я могу показать ему абсолютно все, поскольку наша семья живет здесь на протяжении уже многих поколений.

Прежде, чем он успел подыскать хотя бы единственное слово, чтобы выразить свое удовольствие от этого предложения, она взяла его за руку и повела на улицу — сопротивляться он даже и не думал, — причем все ее манеры при этом, как и прежде, отличались подкупающей непосредственностью, в которой не было и намека на резкость или нескромность. Лицо ее также светилось радостью и откровенной заинтересованностью, а в своем коротком платье и с ниспадающими волосами она скорее походила на очаровательного семнадцатилетнего ребенка — невинного и игривого, гордящегося родным городом и совсем уже по-взрослому восторгающегося его древней красотой.

Так вместе они и шли и она показывала ему то, что, как ей казалось, заслуживало особого внимания: покосившийся старый дом, в котором некогда жили ее предки; мрачный, аристократического вида особняк, в котором на протяжении столетий проживала семья ее матери; старинная рыночная площадь, на которой несколько веков назад целыми дюжинами сжигали заживо ведьм. Она ни на секунду не переставала оживленно комментировать увиденное, хотя он не понимал и десятой доли из всего сказанного ею, продолжая тащиться рядом, проклиная свои сорок пять лет и всем сердцем ощущая игривое преимущество ее беззаботной юности. Она говорила и ему казалось, что и Сурбитон, и вся Англия остались где-то далеко позади, почтив другой эпохе мировой истории. Голос ее ласкал в его душе нечто безмерно старое, то что дремало где-то в глубине его естества, убаюкивал поверхностные слои его сознания. Также заставляя их погрузиться в сон и одновременно взывая к пробуждению нечто гораздо более древнее. Подобно городу со всей его тщательно отработанной и выверенной претензией на современную активную жизнь, верхние пласты его разума постепенно размягчались, немели, теряли былую чувствительность, зато все более давало о себе знать то, что доселе пребывало в глубоком сне. Громадный Занавес покачивался из стороны в сторону и был готов в любое мгновение взмыть ввысь.

Наконец он стал лучше понимать суть происходящего. В нем оживало понимание духа и настроения всего этого города, и девушка эта, несомненно, являлась верховной жрицей происходящего. Именно она определяла судьбу того, чему суждено было свершиться. В мозгу его проплывали новые мысли и возникали их свежие толкования, а он все шел рядом с ней и никогда еще этот живописный, чуть покосившийся городок, мягко раскрашенный лучами предзакатного солнца, не казался ему столь прекрасным и манящим.