Бойся мяу

В этот краткий миг Женек успел заглянуть в салон – через сужающийся проем окошка. Но увидел лишь рыжий затылок и левую кисть на руле. Неестественно крупную и красную, а пальцев… Он хотел бы, чтоб ему лишь померещилось – конечно, а как еще, разумеется, просто показалось. И все же… Пальцев было шесть. Не понятно почему, он был так в этом уверен, хотя даже не заметил, что считал их – один, два, три… шесть.

Миг прошел, черное стекло поднялось полностью.

Оля открыла дверцу. Катя перед ней шаркала кроссовками по асфальту в ручье – чистила подошвы. И тут Женю ударило. Сверкнула молния, бахнул гром, и его тряхнуло. Он вспомнил, осознал и едва не закричал.

Задняя дверца! На «восьмерке» нет задних дверей! Никакая это не «восьмерка». «Девятка»!

И что? Ну и что? Что? Почему ему так не по себе? Почему он пятится, а живот скрутило?

«Но в «девятку» не цель…» – прозвучало в голове и повторилось эхом. Всполохи побежали по небу, но в секунду потонули в черноте стекол. Катя забралась в салон. Исчезла в нем.

Грянул гром, как будто треснул мир. И Женя вышел из оцепенения.

Нельзя! Нет, в «девятку» нельзя!

Оля тоже очищала подошвы и передавала Кате сумку. Обернулась к Жене. Волосы ее теперь свисали мокрыми змейками, кремовый топ вымок полностью, и сквозь ткань просвечивал лифчик.

– Давай скорее. Обувь почисти только, – замахала она рукой.

Он слабо замотал головой:

– Нам нельзя туда садиться.

– Что?.. Почему? – Она перестала топтаться на асфальте.

– Водитель так предупредил, – ответил он, не двигаясь с места.

– Не говорил он такого. Не видишь – ждет. Давай шустрее. – Оля протянула руку.

Женя шагнул. Но не к ней, а в сторону. Потом еще шаг. Теперь он мог заглянуть внутрь. Катя сидела, придавленная сумкой, смотрела вверх, в крышу. А может, вообще глаза закрыла. Водитель словно слился с креслом, не оборачивался, ждал почти неподвижно.

– Не задерживай, Женя. Что с ума сходишь? – Оля сделала серьезное лицо и сурово уставилась.

– Нет. Не хочу. Нам нельзя! Пойдем дальше.

Посмотрел на нее с мольбой, а затем скосился обратно в салон. Водитель забарабанил по рулю. На его подголовнике с обратной стороны висела маска лисы. Совсем не для детского утренника.

Оля согнулась, заглянула в салон:

– Простите, пожалуйста, сейчас мы. Сейчас-сейчас. Извините.

– Да ничего, – бросил водитель.

И Женька заколебался, а не валяет ли он, в самом деле, дурака. Настолько мирным, приятным и добрым оказался этот голос.

– Женька, хватит тупить! Бесишь! – крикнула с сидения Катька.

Он шагнул к машине. Оля подошла и потянула.

– Протри кроссовки. Давай резче. Вот тут лужица.

Он стал неуверенно шаркать, опустив голову. С каждой секундой росло жуткое чувство, что из нутра машины его изучает чужой, острый взгляд. Женек не поднимал головы, наблюдая, как грязь с подошв растворяется в луже. Шею сковало. Там, куда целили эти неведомые глаза, он ощущал мурашки. И все-таки знал, что все равно посмотрит. Как бы ни было страшно, посмотрит. И быстро вздернул голову – хотел поймать водителя, увидеть его лицо.

Но тот сидел все так же, взирая перед собой. Зато хищные, черные и в то же время пустые глаза лисьей маски всматривались. Не отрываясь и не моргая. Глубоко-глубоко, туда, откуда разливался холодом по телу страх. Женя и сам не знал, где эта червоточина. Но лиса нашла, довольная и голодная. Мотор вдруг зарычал по-звериному.

Буря вновь метнула искр. Оля дернулась. Стала его подталкивать.

– Оль, давай не будем. Я не хочу. Я… я, мне… страшно, – последнее он прошептал.

– Так, Женя! Хватит уже! Ты домой хочешь? Скоро ночь. Гроза, дождь. Всё, залезай давай! – чувствовалось, как она едва сдерживает раздражение.

Он снова отступил. Оля схватилась за голову.

Почему они мне не верят? Мы же семья… Женек не знал, что делать. Сесть в машину, а потом винить себя. Или… Но как ему убедить их? Как вырвать из черного-черного сундука?

– Давай дойдем, мы же…

– Нет! – оборвала его Оля. – Уже поздно, мы все мокрые! Я устала, а помощи от вас… Быстро залезай.

И он заплакал. Заревел в голос. Надул губы, опустил голову и заныл, как капризный молокосос. Это единственное, что он придумал. Оля толкнула его к двери. Он отмахнулся, вырвался, отбежал. Присел на корточки и продолжил ныть.

– Достал! – взорвалась Оля. И словно в ответ – проворчал гром.

– Катя, вылезай! – процедила она. И нагнулась за сумкой.

Бухнула сумка. Топнула Катя, спрыгнув с сидения. Хлопнула дверца, замкнув тьму.

«Девятка» тронулась. А затем рванула, мерзко гогоча. У самой вершины склона приняла в себя осколки молний, метнувшихся к земле. И в их огне исчезла.

В один миг стих ветер. А затем по склону скатился запоздалый хрупкий гром. И вновь стало тихо. Только Женька подвывал.

– Ну ты и придурок, – буркнула Катя и добавила противно, – Трусишка.

Он поднялся, выпрямился. И смахнув влагу – то ли слезы, то ли дождь, скромно улыбнулся. Она толкнула Олю:

– Смотри – лыбится еще.

Они уставились на него, проклиная взглядом. И вдруг их лица посветлели, смягчились легким румянцем. Они отвели глаза, жмурясь. И все вокруг озарилось каким-то бронзовым светом, слабым, но согревающим.