Бойся своих желаний

– Ну да! Ту, что он написал тогда утром в военном городке. А там не просто слова и музыка. Еще – его автограф и посвящение.

– Во как! Супостаты взломали дверь?

– У них был ключ.

– Значит, кражу совершил кто-то из своих?

– Не факт. Понимаешь, Синичкин, – я опять передернулся оттого, что девушка называет меня по фамилии, – мы ведь с мамой и отчимом в той квартире с девяносто второго года не жили. Были за границей, а теперь, в две тыщи восьмом, вернулась только я. А до того в ней съемщики проживали. И замки я после них не поменяла.

– Неразумно, – заметил я.

– Слушай, железные двери, а я только что из Европы вернулась. А здесь ДЭЗы какие-то, слесари пьяные… Разбираться с ними… Ну, я рукой махнула, а потом завертелась и забыла.

– А что у вас за жильцы-то были?

– Приличные люди, иностранцы. Бизнюк один французский с семьей. Он был единственным нашим квартирантом, да в восьмом году, под кризис, его на родину отозвали.

– Значит, вряд ли он мог два года спустя вернуться в Москву и твою квартиру ограбить, – дедуктивно заметил я.

– Да, но кто-то мог с его ключей слепок сделать.

– Оставим как одну из версий, – кивнул я.

– Ты, Синичкин, выражаешься прям как комиссар полиции.

– Тебе это важно? Или тебя результат волнует?

Такие юные особы, как она, редко выдерживают прямой наезд и твердый взгляд. Вот и Монина отыграла назад.

– Конечно-конечно, Пашенька, меня интересует результат.

– Тогда комментарии свои оставь.

– Знаешь, я не сомневаюсь, что грабителями были русские. Не французы какие-нибудь. Не этническая мафия. Наши.

– Отчего?

– Да у меня несколько икон есть – ну, обычных, не писаных, художественной ценности не представляют. Так вот, воры аккуратно сложили их в пакет и засунули в тумбочку.

– Богобоязненный русский народ, – протянул я.

– Да уж! А еще я, знаешь, что думаю: воры выносили из квартиры шубы, ноут… Я не говорю про мелочовку… Почему никто их даже не заметил?

– А кто тебе сказал, что не заметил?

– Следователь. Он говорил, что участковый по квартирам ходил, опрашивал, искал свидетелей. И ничего.

– А следствие вообще хоть что-то нарыло?

– Они мне, конечно, не докладываются. Но, кажется, как всегда, буксует.

– А почему ты следаку денег не предложила, а предпочла ко мне обратиться?

– Потому и предпочла, что совсем пусто у них, понимаешь? Да и мутный он какой-то, этот следователь.

– Но, ты знаешь, по свидетельским показаниям квартирные кражи редко раскрываются (когда подготовленная, конечно, кража, а не наркоман сдуру полез). Что там свидетели расскажут? Мужик в красной майке, бейсболка надвинута на глаза. Вот и все. К тому же нынче лето. Мало кто сидит в городе. Да у вас, наверное, в Гусятниковом переулке и зимой-то мало кто живет. Ведь квартира в центре – не крыша над головой, а инвестиция капитала.

– Да уж! Мне неоднократно звонили, сумасшедшие деньги за нее предлагали.

– Мне тоже.

Я хотел установить с Мишель неформальные отношения. Чтобы нас связывало что-то личное. Общие интересы – прямой путь в койку.

– А где ты живешь? – заинтересовалась она.

– Жил, – поправил я. – Я-то, в отличие от тебя, на уговоры поддался. А проживал на Пушкинской, ныне Дмитровке, напротив генпрокуратуры.

Мишель посмотрела на меня с интересом.

– Жалеешь?

– Не без этого… Но вернемся к теме дня. А ты следователю про битловский автограф сказала?

– Нет.

– Почему?

– Догадайся с трех раз.

– А все-таки?

– Ну, слишком многое пришлось бы рассказывать, – скучающим тоном начала она. – Слишком похоже на сказку. И слишком мало шансов, что менты бумагу найдут.

– Ты сама кого-нибудь подозреваешь?

– Понимаешь… – Она размышляла, колебалась, потом все-таки решилась. – Не знаю, стоит ли говорить… В ментовке я не сказала… Короче, был у меня друг, довольно близкий…

– Любовник, – уточнил я.

– Бойфренд. Богатый. И даже очень. Он хотел быть моим продюсером. Точнее, моим – всем. Это он певицей мне стать предложил, и план моей раскрутки составил…

– Короче, он знал, что у тебя есть автограф битла.

– Да, знал.

– А потом ты с ним рассталась.

– Да.

– И теперь у тебя другой покровитель, еще круче первого?

– Тебе всю мою личную жизнь рассказать? – прищурилась она.

– Нет, только о тех людях, которые могли иметь отношение к преступлению. Или хотя бы к ключам.

– Слава богу, таких всего двое.

– Значит, ты думаешь, что тот, первый, решил тебя ограбить? Так сказать, в отместку за измену?

– Да.

– А что, есть какие-то улики? Именно против него? Или – только домыслы?

– Понимаешь, Синичкин, он, этот первый, Вано – религиозный человек. На самом деле Вано – просто ник, он никакой не грузин, а Иван Иваныч Иванов. Трижды Ванька. Я же говорила об иконках, которые положили в пакет и спрятали в тумбочку. Вот и суди сам. Все вещи в комнатах побросали, пошвыряли, а их – нет.

Я развел руками.

– Истинно религиозный человек вряд ли станет грабить квартиру. Даже своей бывшей. Да и для богатого человека – странное занятие: квартиры грабить. Насколько я знаю, они предпочитают грабить зрителей.

– Он мог нанять кого-нибудь.

– Ага, а искал он исполнителей в воскресной школе, да? – съязвил я.

Она закатила глаза.