Бойтесь данайцев

— Все же уточните, при каких обстоятельствах и когда вы потеряли свои часы? — повторил вопрос Туйчиев.

— Я не могу точно сказать. Одно звено браслета было непрочным, расходилось. Все время хотел заменить браслет, но так и не удосужился. — Теперь он смотрел остановившимся взглядом не поверх головы Туйчиева, как в первый раз, а куда-то в переносицу. — Какое, впрочем, это имеет значение?

— Вы так и не сказали: до или после вашей госпитализации?

«Боже, — мучительно думал Гринкевич, — где взять силы, чтобы перенести это!.. Рассказать все? Никогда. Надо держаться, во что бы то ни стало держаться. Во имя моего дорогого мальчика держаться... Почему же они так интересуются происшедшим в тот злополучный вечер? Неужели им известно?.. Вряд ли. Держаться, только держаться... Мне все равно, но имя Лешеньки должно остаться незапятнанным...»

— До госпитализации или после, спрашиваете вы, — после затянувшейся паузы повторил Гринкевич, и, уже не раздумывая, сказал: — Конечно, после.

— Почему же при поступлении в больницу при вас не было часов?

Вновь воцарилось тягостное молчание, наконец, тяжело вздохнув, Гринкевич нехотя ответил:

— Я же объяснял: браслет иногда самопроизвольно расстегивался, потому я не всегда носил часы. В тот вечер я был без часов.

— Расскажите, Анатолий Петрович, как все произошло.

— Что рассказывать, — он замолчал, вынул из кармана платок, вытер им глаза и, не поднимая головы, досказал: — Идешь не разбирая дороги, а тут еще темень, фонари не горят... Короче, споткнулся и упал. Больше ничего не помню, пришел в себя в больнице.

— Печально, но, согласитесь, схема очень уж напоминает эпизод из известного фильма: шел, поскользнулся, упал, очнулся в больнице.

— Вы вольны иронизировать, но было именно так, — обиделся Гринкевич.

— Простите, я не хотел обидеть вас, просто невольно пришла на память похожая ситуация.

— Ничего похожего не нахожу, там было преступление.

— А здесь? — быстро спросил Арслан.

Задавая этот вопрос, он в принципе не изменил своего мнения. Он и сейчас полагал: амплуа Каланчи — карманные кражи. Однако исключить его нападение на Гринкевича не мог. С подобной сменой специализации преступника ему приходилось сталкиваться. Если Каланча совершил разбой, то, изобличенный в преступлении изъятыми у него вещами, вполне резонно мог рассудить: за кражу дадут меньше. Отсюда и его показания.

Гринкевич молчал, и Арслан настойчиво повторил вопрос.

«Он что-то знает или догадывается, — мелькнуло у Гринкевича, — но я должен выдержать», а вслух сказал: — Несчастный случай.

— Хорошо, оставим это и вернемся к часам. Мы располагаем данными, что часы у вас похищены не после выписки из больницы, а — до. Точнее, в тот самый день, когда с вами произошел несчастный случай. Почему вы не хотите сказать правду? Чтобы внести полную ясность, замечу: преступник нами задержан, и вот ваши часы. — С этими словами Арслан открыл верхний ящик письменного стола, вынул оттуда часы и положил их перед Гринкевичем циферблатом вниз, чтобы тот мог прочитать дарственную надпись. — Возьмите, посмотрите.

Гринкевич смотрел на часы остекленевшим взглядом, не в силах дотронуться до них, и в голове тупой болью сверлила одна мысль: «Конец, конец». Он все же сумел взять себя в руки и с твердостью, на какую только был способен в этот момент, глухо произнес:

— Мне нечего добавить к тому, что сказано.

Туйчиев видел, что Гринкевич почти сломлен, нужно еще одно усилие, и он заговорит. Этим усилием будет опознание Гринкевича Каланчой. Накануне на допросе тот твердо сказал, что опознать потерпевшего может, правда, дать словесный портрет не сумел, лишь пояснил, что мужчина был не очень высокий, лет пятидесяти.

Когда Каланча, сморщив нос, пытался, словно на нюх, определить, кто из трех присутствующих тот самый «мужик, который фраером сидел в такси», и затем, отрицательно покачав головой, заявил, что того здесь нет, у Гринкевича вырвался вздох облегчения.

Туйчиев видел реакцию потерпевшего, но был бессилен. Изобличить ложь Гринкевича не удалось. И если это не явилось полным поражением версии Николая, то удар, по крайней мере, нанесен был весьма чувствительный, и от него еще предстояло оправиться.

«Почему так все произошло? — задавался вопросом Арслан и не находил на него вразумительного ответа. — Часы Гринкевича, здесь сомнений нет, как и в том, что Каланча их украл. Для чего Гринкевичу скрывать кражу часов?.. Здесь ясно: из-за бумажника. Какой смысл Каланче врать? Все равно он признался в краже бумажника и часов. Постой, может быть, часы он украл у Гринкевича, а бумажник у кого-то другого? Возможно, возможно... Но какой ему смысл скрывать это? Не ясно, но, допустим... Значит, так... Но зачем тогда Гринкевичу отрицать кражу часов, если бумажник украден у другого? Опять не вяжется... Ясно одно: именно сейчас он упустил конец ниточки, которая ведет к изготовителю поддельных документов.