Ее муж всегда был скуповат на ласки и чувства, и Тоня со временем к этому привыкла. Считала, что это работа накладывает такой отпечаток на его характер. А теперь она вдруг подумала, что это от того, что он ее не любит. Просто использует в своих целях. Как? А так: она помогает создать для других образ Михаила Страхова – примерного семьянина, законопослушного гражданина общества. Никто не подозревает, что у него двойное дно, потому что кажется, что Страхов – весь на виду. Никому и в голову не придет, что он способен убить человека. Кроме тех, конечно, кто знаком с его досье... Но если кто-то станет у него на дороге, пусть даже это будет его законная жена...
«Стоп-стоп!» – прямо завопил внутренний голос.
Теперь, как выяснилось, она допускала даже то, что у Михаила не дрогнет рука, если понадобится отправить свою подругу жизни на тот свет.
Он порой посмеивался, какое причудливое воображение у людей искусства. «Богема, – насмешливо провозглашал Михаил, – это нечто!» Служенье муз не терпит пустоты – вот как переиначивал известный афоризм. Иными словами, если личность богемная чего-то не знает, она непременно додумает, сочинит, приукрасит – словом, восполнит отсутствие информации произведением собственного воображения.
Но при чем здесь его предполагаемая жестокость в отношении ее, Тони? Почему она раз за разом все больше взвинчивала себя, рисовала сцены объяснения между ней и Михаилом. Как он заламывает ее руки за спиной, связывая их или, еще круче, застегивая наручники на запястьях. И почему-то скотч, которым Михаил залепляет ей рот. И бьет ее по лицу, так что голова Тони мотается из стороны в сторону. Это он-то, не то что ни разу не поднявший на нее руку, но и не повысивший голос.
«Это ничего не значит, – лихорадочно твердила она себе, – в тихом омуте черти водятся! Он изображает заботливого, любящего мужа, а в тайнике у него вон что!»
В конце концов картину она вешать не стала, оставила все как есть, а когда муж пришел домой – с работы или с задания? – сказала нарочито спокойным голосом:
– Миша, представляешь, я уронила картину...
– Какую? – спросил он, отправляя в рот кусочек отбивной и красиво пережевывая его.
Тоня еле дождалась мужа с работы и момента, когда он сядет за стол, чтобы наскоро проинформировать его об этом и последить – как он отреагирует?
– Ту, в тяжелой раме, пейзаж с рекой и камышами.
– Как так – уронила? – спросил он, опять не выказывая никаких эмоций.
– За пианино упала пробка от пузырька, и я выталкивала ее шваброй.
– Хочешь сказать, что мне надо повесить ее на место?
– Конечно. Она же совершенно неподъемная.
– Хорошо, доем твой вкуснейший ужин и все сделаю.
Она ждала, что муж скажет: «И ты увидела тайник?»
А он спросил:
– Ну как там твои молодые дарования?
– Сегодня у меня не было занятий. Среда. По средам у меня творческий день, ты забыл?
– Ах да...
– Между прочим, оказалось, что за картиной тайник, – весело заметила она.
А с виду умная. Хотела проследить за его реакцией, а вместо этого сама все выболтала.
Но в последний момент она решила: пусть муж видит, что своей находке Тоня не придала никакого значения.
– Слушай, неужели это осталось от бывших хозяев?
Тоня просто-таки собрала свою волю в кулак, чтобы голос не дрогнул и глаза не выдали ее волнения.
– Как это от хозяев? Разве ты забыла, что мы переклеивали обои?
– Но тогда откуда он взялся?
– Ты его открывала? – спросил он, как и прежде, без выражения. Вопросом на вопрос.
Как бы она его открыла, не имея ключа? Уж это она сумеет скрыть, ну то, что ключ подошел. Это он берет ее на пушку. В ловушку загоняет. Как же, признается она!
Потому и сказала удивленно – получилось вполне естественно:
– И как бы я его открыла, если у меня ключей нет?
Нарочно сказала – ключей, а не ключа. И с тайной усмешкой наблюдала, как он демонстративно вынул из борсетки ключи от машины, права, чтобы положить их на привычное место в шкафу. Хотел убедиться, что ключ лежит на месте? А Тоня его тогда же на место и положила. Даже сдуру протерла салфеткой, чтобы не оставлять на нем свои отпечатки пальцев. Как будто Михаил стал бы делать экспертизу!
Кстати, если это тайник, почему ключ валялся на самом видном месте?
Ах да, разведчики же говорят: хочешь спрятаться – стань под фонарем!
А что, если Михаил по-прежнему разведчик, а вовсе не начальник отдела в банке, как он ей всегда говорил?
Вот куда Тоня ему обычно звонила?
На работу – никогда. Она звонила ему только на сотовый, потому что Михаил говорил, что на работу ему звонить нельзя: служебный телефон всегда занят, к тому же он, как начальник отдела, запрещает своим подчиненным звонить по личным делам со служебного телефона.
Что Тоня имеет в виду под словом «разведчик»? Думает, что он так и работает в ФСБ? Но разве он не мог бы в таком случае рассказать об этом ей? Хотя бы в общих чертах. Вместо того чтобы время от времени сообщать ей, что он – юный пенсионер конторы глубокого бурения.
А что, если он совсем другой разведчик? То есть тот, кого называют шпионом?