– Что же, мы так и будем всю ночь сидеть в твоем доме? – поинтересовался Лавр.
– А куда бы ты хотел пойти? – спросил Костя. – Насколько я понял, сель захлестнул поселок, но мы пока не знаем, какие улицы им накрыты. Ниже всех дом Надежды. Мужайся, Надя, твои теплицы скорее всего под грязью... И конечно, мы не знаем о жертвах. Одна надежда, что люди сравнительно недавно уже переживали это бедствие, так что успели залезть на крыши... Не будем до срока гадать...
– А мы-то с Антониной именно гадали – что за грязь? – грустно усмехнулась Надя. – Я думала, грязь – понятие иносказательное. Какая-нибудь неприятность морального плана.
– Ты хочешь сказать, что Тоня знала про сель? – не поверил Константин.
– Выходит, знала. Глядя на кофейную гущу, Тоня сказала, что меня ждет грязь, которая все закроет, а ее – заденет только краем.
– Все правильно: дом Антонины стоит выше твоего.
– Как-то странно, что мы сидим и пьем вино, в то время как там, возможно, гибнут люди, – проговорила Тоня. – Как будто пир во время чумы.
– А мне все же покоя не дает мысль о Михаиле. Неужели он погиб?
Это, значит, Наде не дает покоя?! Она хочет сказать, что Тоня такая бездушная, что о муже и не вспомнила?!
– Во всяком случае, если он попал под сель, то спастись у него возможности не было, – высказался Лавр.
– Думаю, никому из нас не стоит винить себя в стихийном бедствии. Погибнуть мог каждый.
– И я – одной из первых?
Надя, кажется, только теперь осознала, чего она избегла.
– Тошка, а ведь ты, возможно, нас спасла.
– И не сиди, не смотри такими страдальческими глазами! – прикрикнул на нее Костя. – Опять станешь говорить, что ты во всем виновата?
– Но ведь я его оттолкнула...
– А должна была обнять? – Надя сразу приняла сторону Кости. – Между прочим, я тоже видела, как он хватал тебя за руки. И как полез в карман... А потом погас свет.
– Оборвалась линия электропередачи, – сказал Костя.
– Я на минуту даже испугалась, что у меня случилось что-то с глазами, – призналась Надя. – А потом услышала голос Кости: «Бежим!» Лавр схватил меня за руку, и мы побежали. Раньше я встречала в книгах такое выражение: он услышал дыхание смерти. Сегодня я его услышала...
– Минутку подождите! – Костя поднял палец. – Слышите голоса? У меня всего один фонарь, но кто хочет, может идти со мной.
– Мы все пойдем, правда же, – проговорила Тоня.
Жители верхних улиц поселка собрались у лесосклада. И у всех в руках были разнокалиберные фонари, а кто-то догадливый разводил костер.
Огонь вскоре занялся, и в его свете стали видны фигуры сидящих на бревнах и стоящих людей. По мере разгорания костра они стали тушить принесенные с собой фонари.
Причем те, что сидели, были в основном мокрые и грязные, кутались во что попало, чуть ли не в куски брезента, а те, что стояли – в одежде сухой и наспех наброшенной, – взирали на сидящих со скорбными, жалостливыми лицами.
– Левченки погибли, – тихо перечислял кто-то, – у них дом завалился на спящих, а следом грязью накрыло... Меркурьевы, Иванченко...
– Да откуда вы знаете? – недовольно выкрикнул кто-то. – Темнота же, ничего не видно!
– Скоро помощь подойдет. Военные подъедут на вездеходах. Два вертолета обещали, – проинформировал Костя.
Из двора, в котором жил заместитель директора совхоза по производству Зеленский, вышли сам директор, его зам, двое представительных людей в куртках с большими буквами МЧС, видными даже в неярком свете костра, трое милиционеров, военный в форме подполковника танковых войск...
– Леонид Петрович, – окликнула директора одна из женщин, но тот лишь устало махнул рукой.
Тоня, прислонившись к ближайшему забору, где ее оставил Костя, сейчас следовавший за группой начальства, поневоле слышала странный разговор, происходивший в такое тяжелое для жителей поселка время, вроде и неподходящее для иных разговоров, кроме обсуждения свалившегося на Раздольный бедствия.
Парочка сидела, тесно обнявшись, голова к голове, и шепталась, но не так тихо, чтобы Тоня не могла их слышать.
– Ты прости меня, подлую, – говорила женщина, – сколько крови я тебе попортила, и ради чего? А когда произошло несчастье и я подумала, что ты... что с тобой могло случиться что-нибудь страшное, то и мне, оказывается, тоже жить было бы незачем! Хочешь – верь, хочешь – не верь, но я теперь из дома ни ногой! Никто мне, кроме тебя, не нужен! И родить попробую...
– Правда? – счастливо выдохнул мужчина.
– Доктор сказал, что может получиться. Только весь срок на сохранении пролежу. Но ты ведь меня дождешься?
– Я дождусь вас – тебя и дочку.
– А если будет мальчик?
– Мальчика лучше не надо. Вдруг уродится в отца, такого невидного, неудалого...
– Не говори так! – Женщина прикрыла ладошкой рот мужчине. – Ты у меня самый лучший: добрый, хозяйственный, а еще у тебя есть кое-что, на что другие мужики не глядя свою красу бы променяли!
– Ты меня тоже прости, – проговорил мужчина. – Я ведь тебя убить хотел.
– Значит, заслужила! – сурово сказала женщина.
Они поцеловались и опять зашептались, но теперь так тихо, что Тоня ничего больше не слышала.