Бойцовский клуб (перевод Д.Савочкина)

Многие культуристы бухают слишком много тестостерона, что вызывает то, что они называют коровьим выменем.

Я должен был спросить, что он подразумевает под «крикунами».

«Крикуны», — сказал Боб. «Гранаты. Орехи. Камни. Шары. Яйца. В Мексике, где ты покупаешь стероиды, они называют их „Коконы“».

«Развод, развод, развод», — сказал Боб и достал из бумажника фотографии самого себя, огромного и на первый взгляд абсолютно голого, в демонстрационной позе и каком-то окружении. «Это дурацкая жизнь, — сказал Боб, — но когда ты на сцене, раскачанный и выбритый и полностью очищенный от телесного жира (до двух процентов), и мочегонное оставляет тебя холодным и твёрдым на ощупь, как бетон, ты ослеп от огней, и оглох от грохота аудиосистемы, пока судья не скажет: „Растяните квадратную мышцу, напрягите и держите“.

«Вытяните левую руку, напрягите бицепс и держите».

Это лучше, чем настоящая жизнь».

Ускоренная перемотка, сказал Боб, к раку. Теперь он остался банкротом. У него росло двое сыновей, которые не отвечали на его звонки.

Лечение коровьего вымени, согласно врачу — вскрыть чуть ниже сосков и дренировать всю жидкость.

Это всё, что я помню, потому что дальше Боб заключил меня в огромные объятия, и накрыл сверху своей головой. И я потерялся внутри забвения, такого тёмного и тихого и завершённого, и когда я наконец отстранился от его мягкой груди, футболка Боба была моей рыдающей маской.

Это было два года назад, в мою первую ночь в «Вернувшихся Мужчинах Вместе».

И почти на каждой встрече с этого момента Большой Боб заставлял меня плакать.

Я не ходил больше к врачу. Я никогда не жевал корень валерианы.

Это была свобода. Утрата всех надежд была свободой. Если я ничего не говорил, люди в группе всегда подозревали худшее. Они плакали сильнее. Я плакал сильнее. Посмотри вверх, на звёзды, и ты улетаешь.

Возвращаясь домой после групп поддержки, я чувствовал себя более живым, чем когда бы то ни было ранее в своей жизни. У меня не было ни рака, ни кровяных паразитов; я был маленьким тёплым центром, вокруг которого вращалась жизнь на этой Земле.

И я спал. Дети не спят так сладко.

Каждый вечер я умирал и каждое утро я рождался.

Воскрешённый.

До сегодняшнего вечера, два года счастья до сегодняшнего вечера, потому что я не могу плакать, когда эта женщина смотрит на меня. Потому что если я не могу коснуться дна, я не могу спастись. У меня на языке ощущение обойной бумаги, так сильно я давлю им на дёсны. Я не спал четыре дня.

Когда она смотрит, я — лгун. Она — фальшивка. Она — лгун. Сегодня во время знакомства мы представлялись: я — Боб, я — Пол, я — Терри, я — Девид.

Я никогда ни называю своё настоящее имя.

— Это рак, правильно? — спросила она.

Затем она сказала:

— Что ж, привет, меня зовут Марла Зингер.

Никто так и ни сказал ей, что это за рак. А потом мы были слишком заняты, усыпляя своего внутреннего ребёнка.

Мужчина всё ещё рыдает у неё на шее, Марла делает ещё одну затяжку.

Я наблюдаю за ней в просвет между дрожащими сиськами Боба.

Для Марлы я — фальшивка. Начиная со второй ночи, когда я увидел её, я не могу уснуть. Я всё ещё был первой фальшивкой, может быть, кстати, все эти люди притворялись с их болячками и их кашлем и их опухолями, даже Большой Боб, Большое желе. Большой бутерброд с сыром.

Посмотрите на его жирные волосы.

Марла курит и смотрит по сторонам.

В этот момент ложь Марлы входит в резонанс с моей ложью и всё, что я могу охватить взором — это ложь. Посреди всей этой правды. Все виснут друг на друге и рискуют поделиться своим самым сильным страхом, что смерть движется к ним прямо, не сворачивая, и что ствол пистолета упирается им в глотку. А Марла курит и смотрит по сторонам, а я… я похоронен под заплаканным ковром, и всё внезапное, даже смерть и её близость прямо здесь, с телевизионными пластмассовыми цветами, будто не существует.

— Боб, — говорю я, — ты разбиваешь меня. — Я пытаюсь шептать, а потом перестаю, — Боб, — Я пытаюсь говорить тихо, но срываюсь на крик, — Боб, мне нужно в туалет.

Зеркало в уборной висит прямо над стоком. Если так будет продолжаться, я увижу Марлу Зингер в «За пределами», группе дисфункций мозга, вызванных паразитами. Конечно, Марла будет там, и что я сделаю — это сяду рядом с ней. И после знакомства и направленной медитации, семи дверей во дворце, белого исцеляющего шара света, после открытия своих чакр, когда придёт время обнимашечек, я схвачу эту маленькую сучку.

Её руки плотно прижаты к телу, мои губы прижаты к её уху, и я говорю: «Марла, ты — большая фальшивка, выметайся отсюда».

Это единственная настоящая вещь в моей жизни, и ты разбиваешь её.

Ты, большой турист.

В следующий раз, когда мы встретимся, я скажу: «Марла, я не могу спать, пока ты здесь. Мне нужно это. Выметайся.»

3

Ты просыпаешься в Эйр Харбор Интернэшнл.

Каждый взлёт или посадку, когда самолёт слишком сильно закладывал на одно крыло, я молился об аварии. Этот момент лечит и мою бессонницу, и мою нарколепсию: мы должны умереть, потерявший надежду и плотно упакованный человеческий табачок в сигаретке фюзеляжа.

Так я встретил Тайлера Дардена.

Ты просыпаешься в О'Хара.