Бойцовые псы

— Ничего, проехали, — сказала Ирина. — Давай побыстрей, а то действительно опоздаем.

Он пожал плечами, коротко взглянув на часы. Приезжать позже других было нежелательно. Могут не так понять. Мол, не тот пока статус и так далее… Особенно это нежелательно, если нужные люди уже будут на месте. Еще рано заставлять их ждать. Еще не известно, как они посмотрят на Ирину. Захотят ли помочь или заполучить ее себе в койку. С этим в последнее время — стихийное бедствие. Чем больше у человека денег, тем сильнее желание перетрахать всю Москву, включая область. В бане на иного посмотришь — у него там, между ног, на раз посс… осталось, брюхо на нос лезет, а туда же! И бабы у него — лучшие из лучших. И все ему мало. Все время в поиске. Даже не сексуальная революция, а сексуальная, блин, лихорадка…

Он искоса посмотрел на Ирину. Черт ее знает, чего ей на самом деле надо! Прежде об эстраде даже не заикалась. Пока ее подружка, эта чертова Нонка, которая их и познакомила, вдруг не запела по третьему, московскому каналу! Первый вопрос, который Ирина задала после того, как вышла из шока, был неожиданным: «Ты с ней спал? Только не отпирайся. Всё равно узнаю».

Ну было дело. Только это ничего не значит. Он тут ни при чём. Мало ли с кем он спал… Все они по телевизору запели, что ли? Тут ещё голос надо иметь и кое-какие данные… Чтобы хотелось её слушать, а не тащить в койку. Ибо мужиков это отвлекает. Мешает объективно воспринимать.

А редакторы музыкальных редакций — сплошь женщины. И девиц, от вида которых у начальства начинается обильное слюноотделение, как у собаки Павлова, а «молнии» на брюках при этом расстегиваются сами, они ненавидят всеми фибрами души. И красоткам остается в лучшем случае идти работать в ночной клуб. Чаще всего стриптизёрками. Ирина туда не пойдёт, это как пить дать. Она предпочтёт богатенького старичка. Во всяком случае, куда богаче, чем он, Седов, лагерная кликуха Альча, который там, на нарах, не ведал, не гадал, что когда-нибудь будет сидеть за рулем такой машины в компании такой вот… при взгляде на которую до сих пор сохнет во рту, как у десятиклассника.

Такую попробуй удержи… Но он сможет. Он ведь не только шоу-продюсер. Он умеет кое-что ещё, чего не умеют эти мокрогубые мальчики, бывшие комсомольские чинуши, для которых он чужак. У них все схвачено и расставлено, они держат Бога за бороду. Он для них не конкурент, видали и не таких. Только вот им бы задуматься над загадкой, почему к нему так липнут бабы. Им бы насторожиться, им бы понять, что это неспроста. Что бабы нюхом чуют его внутреннюю силу, которую им, шибздикам, не постичь.

Почему он, некогда администратор Москонцерта, погоревший на левых деньгах с левых гастролей, уцелел-таки в борьбе за место под солнцем в нынешнем шоу-бизнесе, причем уцелел, действуя фактически в одиночку — без протекций и связей, давно оборванных, ибо, когда он оттуда вернулся, прежних, кого он знал и кто знал его, уже не было. Пришли эти мальчики в модных пиджачках, со следами от отвинченных комсомольских значков на лацканах, со своими одноклассницами, которые потом все, как одна, перебывали в его постели, — так он им мстил за их насмешки и самонадеянность…

И вот теперь он, Александр Седов, сорока трёх лет от роду, начинает новый этап своего возвышения. Он до сих пор не может, как бы ни старался, наверстать упущенное за те лучшие годы, проведенные в лагере. Женщины, даже лучшие из лучших, не сумели избавить его от этого ощущения безвозвратности упущенного.

И вот совсем недавно он понял, чего ему не хватает: чтобы эти мальчики боялись его. Смотрели ему в рот. Ему нужна власть над ними. Власть вообще. Не власть денег, а скорее власть булата. «„Все куплю“, — сказало злато. „Все возьму“, — сказал булат». Пушкин был прав. За булатом — последнее слово.

Вот только от Ирины он не может отказаться во имя этой цели. Хотя и понимает, что она может только помешать. И от этого никуда он не денется. Так и будет тащить на себе груз своей привязанности к этой девице, от которой не сможет уже избавиться, равно как и от своих лагерных комплексов.

— Ты о чём молчишь? — спросила она.

— Не отвлекай.

— Обо мне? — Она положила голову на его плечо.

— О ком ещё…

— Ну, может, о Нонке…

Его теперь заботило другое. Почему он ничего не слышал о Хлестове? Он запретил Лехе звонить, полагая, что узнает и так… А как он узнает, с другой стороны? Звонить по знакомым и расспрашивать: не слыхали, Хлестова Игорька ещё не замочили?

Многие были бы рады, если бы так и случилось, потому как Игорёк всех уже достал. И в многоходовой комбинации, которую он, Альча, задумал, его убийство был лишь первым ходом… Неужели Лёха подвел?

Они свернули на бульварное кольцо. До Дома журналистов оставалось совсем немного. Рукой подать. А вот времени не оставалось совсем.

— Почему ты мне не позволяешь называть тебя Альчей? — спросила она. — Мне это так нравится. Так необычно… Другим можно, а мне нельзя?