Бойцы анархии

Чтобы объехать этого «рыцаря дороги», пришлось погрузить левые колеса в канаву. Он что-то орал, сверкая воспаленными глазами, семафорил, как матрос-сигналист. Недоуменно таращился нам вослед – мол, что за дела. А мы уже ушли за поворот. Я утопил педаль акселератора, чувствуя грядущие неприятности.

– Нехорошо это, ох, нехорошо… – сетовала Виола. – Такая публика шутить не любит… Народ серьезный – те самые парни, у которых никогда не кончаются патроны в автоматах, – она усмехнулась, – и бензин в бензопилах. Средства связи с другими подразделениями у них, безусловно, имеются… Слушай, Михаил, – она уже второй раз обратилась ко мне по имени, – ты говорил, что бывал в этой долине и знаешь объездную дорогу через лес…

Не говоря ни слова, я свернул налево за ближайшей горкой бетонного крошева и направил наши колеса к чернеющему неподалеку ельнику. Через несколько минут мы катили по лесной дороге, напоминающей вздымающееся море. Скорость снизилась, но здесь, похоже, нам ничто не грозило – хвойный лес обжимал грейдер, как бордюр – гравийную дорожку. От монотонных подскакиваний на ухабах коротышка вскоре уснул, да и я почувствовал, как расслабляются члены. Глаза слипались, я тряс головой. Самое время было остановиться, передохнуть, что-нибудь перекусить…

Машину подбросило – я не заметил вросший в землю камень. Проснулся коротышка и завел брюзгливую песню:

– Ну, вот, отлично поспал пять минут… Михаил Андреевич, по твоей милости мы останемся без колес, без машины, нас рано или поздно убьют и вряд ли похоронят в гробах из ценных пород дерева…

– Заткнись, – буркнул я. – Выезжаем из леса.

Ельник основательно разредился. По всем приметам, мы ехали краем долины. Слева за деревьями проступали очертания голых скал. Они стояли так тесно, что формировали фактически сплошную стену, лишь в отдельных местах просматривались узкие седловины и расселины. Местечко было мрачное, источало недоброжелательную ауру. Но и здесь, похоже, до начала «конца» проживали люди – по крайней мере, использовали это место для своих нужд. Между скалами просматривались строения с двускатными крышами. Зияли пустые оконные глазницы, чернел остов сгоревшего автомобиля и траурная кучка выбеленных костей под колесами. Истлевший труп собаки, пронзенный штырем арматуры. Мы проехали примыкающую к дороге щебеночную аллейку, относительно сохранившийся бревенчатый барак, издающий заунывные звуки (ветер сновал по пустым помещениям и музицировал в пустотах крыши). Теперь и справа появлялись скалы – потеснилось пространство, сузился проезд.

– Паленым, кажется, запахло… – как-то глуховато пробормотал Степан.

– В каком это смысле? – насторожился я.

– В фигуральном, – успокоил коротышка. – Михаил Андреевич, а ты не знаешь, чего мы плетемся, как сопля по паркету? Там у тебя под ногами справа есть педалька, самое время про нее вспомнить…

Это местечко до упора насыщала отрицательная энергия. Размышлять об ее источниках как-то не хотелось. Ехать быстрее я не мог – дорога превращалась в условное направление, изобилующее колдобинами. Я уже пожалел, что мы съехали с основной трассы. Обладая достаточным везением (а пока мы им обладали), мы бы уже промчались через всю долину. Подобные мысли посещали и Виолу – она отпускала замечания, что местность какая-то «стремная», и если здесь не видно ни одной живой души, то тому должны быть причины. Но вот пространство слегка раздвинулось, дорога пошла под уклон, скалы отступили, справа приблизился лес. В низине обрисовались развалины довольно внушительного комплекса. Судя по остаткам сторожевых вышек, фрагментам бетонной ограды и прилипшим к ней лохмотьям колючей проволоки, здание принадлежал либо заведению тюремного типа, либо было засекреченным объектом, что при Благоморе плодились как грибы. Дорога тянулась вдоль объекта. Мы проехали мимо развалившегося от точного попадания мины грузовичка, обогнули фрагмент скелета, вдавленный в проезжую часть. На развалинах копошились невнятные личности в лохмотьях. До них еще было далеко – серые точки превращались в смазанные пятна. Такое ощущение, что руины шевелились, словно муравейник жил и работал в заведенном ритме.

– Кто такие? – проворчал я.

– Свалкеры, – усмехнулась Виола.

– Эй, зрящий, – бросил я через плечо, – откапывай свои окуляры, глянь, что за публика.

– А чего их разглядывать, обычные бродяги, ищут, чего бы пожрать… – ворчал коротышка, выкапывая из-под задницы оптический прибор. Несколько секунд он сосредоточенно пыхтел, настраивая фокус, и вдруг замолчал. Я поднял глаза к зеркалу и заметил, как дрогнул огромный бинокль в маленьких ручках.

– О, грехи наши, Михаил Андреевич… какая-то она необычная, эта живность… – Он так говорил, словно ему только что перерезали горло. – Вроде бы люди, хотя и нет… Рожи страшные, как будто обугленные, какие-то корявые, передвигаются, как пауки…

– А чего хрипишь-то? – не понял я. – Всего уж, поди, навидались.

– Да что-то мне не очень здорово… Нервничаю я чего-то… Может, вернемся?