Бойцы моей земли (Встречи и раздумья)

А когда, подголосков добавив,
пять гармоней ударили в лад,
охнув, лихо рванулась Любава
в самый тот вихревой перехват.
Дробь чечетки отбила отважно,
руки за спину, стаю распрямив,
так, что треснул вразлет, как бумажный,
на груди крепдешиновый лиф.
И открылся без всякой загадки
черный крестик,
как червь–лиходей,
притаившийся в самом распадке
чуть раскосых девчачьих грудей.

Сгорая от нестерпимого стыда, Любава закрыла лицо ладонями. А впереди новые испытания. В этот вечер разыгралась еще утром обещанная буря. И весь барак поднялся на борьбу с нею. Простившись с невестой, ушел и Егор.

Шальная стихия ломилась в цеховые твердыни, гнула мачты, рвала провода. Но люди выстояли. Радость общей победы была омрачена для Егора внезапным бегством осрамившейся Любавы, которую словно буря смела. Под казенной кроватью осталось «сторублевое драное платье, подвенечный базарный наряд» и «под веником, с мусором вместе, объявился, как червь по весне, черный, потом изъеденный крестик на разорванной девкой тесьме».

Эти детали говорят о многом. Значит, поездка в город строителей, разговоры с Егором не прошли для Любавы даром. Пускай невеста уехала, но она сорвала–таки с себя заморское платье, которое с самого начала не нравилось любимому. Да, дорогой ценой досталось деревенской девушке Любаве ее прозрение. Мы ничего не знаем, как повернется дальше ее жизнь, но мы отлично знаем, что поэт Борис Ручьев всегда страстно верил в человека. И право же, как–то язык не поворачивается называть живую, полнокровную Любаву «отрицательным персонажем».

В беседе со мной поэт рассказал, что «Любава» — только одна из частей эпопеи, которая будет называться «Индустриальной историей». Да, индустриальной. Захватывающе торжествен, волнующ финал «Любавы». Россия деревянная стала Россией стальной.

НА ВЫСОКОЙ ВОЛНЕ

Александр Коваленков родился в древнем Новгороде. Его прадед был крепостным кузнецом. И фамилию носил иную — Ястребов. Смелый мужик убил помещика и угодил на каторгу. А когда вернулся — дабы не смущать мужиков «каторжной» фамилией Ястребов, — дали бунтарю–ковалю фамилию Коваленков. От этого коваля и пошел род Коваленковых — известных учителей, ученых и поэтов.

Юный Саша на всю жизнь запомнил трепетный свет лучины в новгородских избах, запах сушеных грибов и трав. Где–то рядом плетут сети, а пытливый мальчуган, забравшись на лежанку русской печи, застланную овчиной, жадно припадает к живой воде народных сказок и песен.

— Это главное, — признавался поэт. — Это, надо сказать, пуповина!

Его дед — учитель Иван Тимофеевич был соавтором книги «История Государства Российского», изданной в Новгороде в начале нашего века. С детских лет Александр был влюблен в героическую русскую старину, в новгородский кремль, в величественный Софийский собор, не уступающий знаменитому киевскому. Новгород!.. Само название этого древнего города стало символом свободолюбия для декабристов и Лермонтова. Легенды и были о его стойкой борьбе с иноземными захватчиками передавались из поколения в поколение. Колоколом на башне вечевой гремела тысячелетняя история России.

Из крестьянской избы на Новгородчине вышли ученые с мировым именем. Отец поэта Александр Иванович стал родоначальником отечественной авиационной радиотехники. Любовь отца передалась сыну. Он с мальчишества привык заряжать аккумуляторы, монтировать радиоприемники.

Вот откуда такое доскональное знание профессии радиста, обнаружившееся в лирической поэме «На высокой волне», носвященной памяти Героя Советского Союза Ф. Лузана. Написанная в разгар Отечественной войны, эта поэма многим запомнилась с той страдной поры.

Голос друга, привета слово,
Жизнь темна,
Если вы не слышны.
Даже сердце глухонемого
Понимает, что песни нужны.

За песню на высокой волне погиб радист Лузан. Впечатляюще рисует поэт гибель героя. Ни одного лишнего слова. Язык суров, лаконичен и точен, как позывные радиста.

Унтер орал:
«Ваша песенка спета.
Сдавайся…»
Но тут же лицо искривив,
бросился к выходу…
Вместо ответа —
граната под ноги,
вспышка света…
Передача окончена.
Точка.
Взрыв.

Откуда же они, эта точность, эта динамика, этот лаконизм?

За деревенским детством с кострами в ночном, с пастьбой коров, с лапоточками, с грибами и ягодами пришло городское отрочество, запускавшее голубей с Петровского замка, туда, в московское небо, где кружили краснозвездные соколы.