Бойцы моей земли (Встречи и раздумья)

Потом к гнезду
Я вновь пришел с зарей, —
Птенцы лежали неподвижной горкой,
А через них, сверкая чешуей,
Змееныш полз и всматривался зорко.
Он промелькнул среди булыжных груд,
И мне осталось памятным уроком,
Что змеи яйца пестрые кладут,
Похожие на птичьи лишь до срока.

Конечно, не все стихи и поэмы Кравцова написаны так ярко и самобытно. В некоторых из них чувствуется влияние других поэтов, не всегда плодотворное. Но в лучших своих вещах он полным голосом говорит от имени поколения сыновей большевиков.

Облетели листья. Значит, что–то
Отлетело, умерло и в нас?
Только мы не листья с позолотой,
На сто зим огня у нас запас.

ЗА НЕВСКОЙ ЗАСТАВОЙ

Рабочий парень Георгий Некрасов был другом и учеником Бориса Корнилова.

— Не только Борису я обязан многим, — говорит мне сегодня поэт. — И Виссариону Саянову, и Александру Прокофьеву, и Борису Лихареву. Они вводили меня в литературу. И за это я их глубоко уважаю и чту.

Это не просто красное словцо. В книге поэта я нахожу посвящения своим учителям. Из стихов Виссариона Саянова взят эпиграф: «Ах, ребята, ах, друзья родные!» Он, как нельзя, более уместен. Речь идет о заводских друзьях, с которыми после долгой разлуки встретился поэт.

Виссарион Саянов пристально следил за поэтическим ростом парня с Невской заставы, читал его книги, советовал, критиковал, хвалил. «Открытое сердце» — так называлась книга, которую Саянов читал уже тяжело больным. И все же он нашел в себе силы написать младшему другу небольшое, но очень душевное письмецо: «Дорогой Георгий Александрович, спасибо за книгу. Прочел ее внимательно. Сужден ей настоящий успех у критики, читателей, чему я сердечно рад. Будьте здоровы и счастливы в новом году! Ваш В. Саянов».

С благословения Виссариона Саянова Георгий Некрасов приобщился к каракалпакской поэзии, стал ее переводить. Поездки в эту братскую республику дали живой материал для написания большого цикла стихов о Средней Азии. Позже эти стихи вышли отдельным сборником «Под говор арыка». Не раз ленинградский поэт вспомнил добрым словом своего наставника.

Александру Прокофьеву Некрасов посвятил проникновенные стихи, где говорится о «всетворящей силе» слов старшего товарища.

Словно Ладоги волны, вскипая,
Белой пеной покрыли сады…
А березка, сроднившись с тобою,
Шепчет ласково:
Чо да чо…
У нее поднывает порою
Пулей тронутое плечо.
Так же ноют и наши раны
И любая из них свята.

Стихи Георгия Некрасова привлекают своей простотой, естественностью, жизненностью. Они не только своим содержанием, но и формой спорят с «закрученностью» иных модных поэтов, которые изощряются в выкрутасах, ибо им нечего сказать.

В стихах Г. Некрасова живут рабочие парни, ровесники поэта. И не какие–нибудь абстрактные, а парни с Невской заставы, которые в Октябре были мальчишками, а в Отечественную не сдали колыбель революции гитлеровцам.

И люди, не едавшие досыта,
Ходившие недавно за сохой.
Как звезды, вырывались на орбиты,
И звезды меркли перед их судьбой.

Лучше всего, на мой взгляд, поэту даются стихи, где конкретная жизнь и философское отношение к ней слиты в единое целое. Эти обобщенные жизненные сцены по–человечески волнуют. Георгий Некрасов рисует эпоху, в которую мужало октябрьское поколение. Бытовая деталь часто приобретает у него символическое значение. Вот «Слово о вобле»:

По жизни вдоволь покружив,
Не брошу слов на ветер:
Быть может, потому и жив,
Что вобла есть на свете.
Когда четырнадцать держав
Палили в нас из пушек
И голод, крошки подобрав,
Казалось, всех иссушит,
Явилась вобла,
И она
За хлеб нам шла порою,
Хотя была и солона
И, как доска, сухою.

В стихотворении «Турист» автор вспоминает одного из тех, которые «разъезжали в «линкольнах», румяные, как напоказ, и были премного довольны, что бедность царила у нас». Вспоминает наших матерей, с опущенными глазами стоявших в очереди, на которую наводил свой объектив заморский гость. Но теперь такого гостя, заметно постаревшего, почему–то не радуют «новых проспектов просторы».

Мне понятна гордость поэта за свое поколение: