Бойцы моей земли (Встречи и раздумья)

Полет бывшего летчика Сергея Алексеева в русскую историю явно удался. Недаром беговой дорожкой послужил ему его же школьный учебник истории, первая проба пера. Это заметил Сергей Михалков, хорошо изучивший детскую душу: «…Меня опять обрадовало то, что остановило на себе при чтении учебника, — легкость формы, умение рассказать детям о делах сложных просто, занимательно, а порой и весело…»

Первые шаги Сергея Алексеева–писателя поддержали Александр Фадеев, Сергей Михалков, Сергей Баруздин и директор Детгйза Константин Пискунов.

Теперь они объединились и помогают друг другу — Алексеев–историк и Алексеев–литератор. Известно, что в авиационном звене бывают ведущий и ведомый. Настоящие большие удачи у Сергея Алексеева там, где ведущим оказывается литератор, а ведомым — историк.

Кстати, писатель отдал дань и своей первой любви — авиации. Он вместе с украинским поэтом Богданом Чалым написал сценарий кинофильма «Закон Антарктиды». Надо надеяться, что мы еще увидим фильмы, поставленные по историческим рассказам и повестям Сергея Алексеева, ибо лучшие из них кинематографичны.

ВОЗВРАЩЕННЫЕ ПУЛИ

В поэме «Суд памяти» Егора Исаева зрелость мысли слилась со свежестью чувства. Словно с высокого холма смотрит поэт на мир, тревожась за его судьбу.

…Забытое старое стрельбище, засеянное не зерном, пулями разных калибров. Поэт нащупал нитку, за которую можно распутать клубок злодеяний гитлеровцев и их предшественников, отцов германского милитаризма. Потом это стрельбище разрослось до гигантских размеров. Отсюда на Запад и на Восток хлынула лавина огня, отсюда бросил фюрер на мирные народы своих натренированных убийц. И солдат Герман Хорст в этой лавине был малой огневой точкой.

Хорсту твердили, что он «должен быть жесток и, как взрыватель, прост». Но в груди солдата стучало живое сердце, в котором пробивался запретный росток, хранящий и материнскую улыбку, и Рейн, и тишину, и свет девичьих глаз. Отсюда, со дна небронированного сердца, как ртуть, потом станет подниматься страх, нараставший у таких, как Хорст, вместе с беспощадным огнем возмездия.

Уцелевший Герман Хорст сменил солдатскую шинель на рабочую спецовку. Но его совсем не интересует, где он работает и что производит. И здесь, как когда–то на фронте, он живой автомат. Главное — покой, домашний уют. К чему большая политика! Он обзавелся семьей, растит сына. «Кино в субботу, кирха в воскресенье. Все было так незыблемо и вдруг…» Хорста рассчитали, как когда–то в юности.

И вот он стоит безработный на безработном стрельбище. Есть о чем вспомнить Хорсту. Но не для воспоминаний пришел сюда вчерашний солдат. Он предприимчив: убитых не вернуть, а свинец во много раз дороже винограда. Домой Герман вернулся с рюкзаком, туго набитым пулями. Да, да, пулями, из которых над газовой плитой капают свинцовые слезы. Война мало чему научила Хорста. Ему плевать, что из его свинца будут делать потом. Лишь бы была довольна и сыта его семья. Ох, как живуча эта философия маленького человека!

Дальше, дальше распутывается клубок, связавший воедино стрельбище и патронный завод, на котором в юности работал Хорст, когда «коммунистов ставили к стенке».

А Хорст не видел, стоя у станка.
Как страшно тяжела его рука.
Работа есть работа!
Без помех.
Патронный цех,
Как макаронный цех.
Сопел станок —
Плевок! —
И на лоток
Срывалась пуля ростом с ноготок —
Праматерь всех снарядов и ракет.

Рядом с Германом работал Ганс, считавший, что «патронный цех, как похоронный цех», Ганс, попавший затем на Восточный фронт и испытавший на себе весь ужас и позор разгрома. Теперь, много лет спустя, встретившись с Германом на заброшенном стрельбище, он рассказывает о своих хождениях по мукам в зимней выжженной степи, о молчаливом суде над ним русских стариков и женщин, спасших в своей землянке замерзавшего немецкого солдата: Гансу никогда не забыть их взглядов.

Но Хорста и этот потрясающий душу рассказ не пронимает. Он думает об одном: свинец — хороший бизнес. Вместе с безногим Куртом, негодующим на то, что на развалинах войны дети играют в войну, вместе с много повидавшим Гансом мы начинаем возмущаться аполитичностью Германа. Не благодаря ли невмешательству подобных ему, к власти пришел Гитлер, а теперь вербуют новые отряды всякие реваншисты? До каких пор будет дремать обывательская душа Хорста? Поэт нарисовал ее тонко, без пережима.

«Запомни, Хорст, как дважды два: огонь, он возвращается!» — говорит безногий Курт Гофман. Ему вторит гневный голос поэта:

И кровь лилась.
Большая кровь лилась
Всеевропейским пятым океаном.