Бойцы моей земли (Встречи и раздумья)

Но остались не только березы. Осталось неистощимое народное творчество, к которому, как ребенок к материнской груди, не раз припадал мастер живого, самородного слова. Удивительные сокровища окружали Прокофьева с самого детства. «Знаменитые сказители Трофим Рябинин, А. П. Сорокин, Ирина Федосова, восхитившая Горького, родом из Олонецкой губернии. Надо было ожидать, что этот край, в котором так щедро бьют родники народной поэзии, явит миру своего поэта, наделенного особой чуткостью, особой восприимчивостью к образности и музыке родной речи. И этот поэт пришел в литературу уже в наше, в советское время, он принес с собой яркий песенный словарь, раздольность напевов, крепкое душевное здоровье, которым исстари отличались его предки, — воины, землепашцы, рыбаки–созидатели и хранители всего лучшего, что есть в нашем народном искусстве», — пишет поэт и критик Валерий Дементьев в своей книге «Голубое иго», посвященной поэзии Александра Прокофьева.

За эти свои «особую чуткость» и «особую восприимчивость к образности и музыке родной речи» поэту, как говорится, досталось на орехи от иных суровых критиков, сторонников дистиллированной воды в поэзии. Они очень хорошо запомнили, как некогда Максим Горький упрекал Владимира Маяковского и молодого Александра Прокофьева за страсть к гиперболе, за перехлесты, кототорые в поэзии, в поиске выразительных средств для изображения нови порой бывают неизбежны. Но эти самые критики почему–то «забыли», как в 1935 году, встретившись с Прокофьевым, автором самобытных книг «Полдень», «Улица Красных Зорь», «Победа», «Дорога через мост», «Временник», Горький, одобряя его увлечение народным творчеством, интересовался, есть ли у него «Сказания русского народа» Сахарова, советовал изучать русские былины, особо выделяя образ пытливого и озорного новгородского богатыря Васьки Буслаева. Любовь к этому богатырю великий Буревестник пронес через всю жизнь. Ведь и в его Егоре Булычове есть что–то от Буслаева. Видно, нечто буслаевское он почувствовал и в буйной поэзии своего молодого современника, рыбака с Ладоги.

Александр Прокофьев — человек решительный. Он говорил:

— В ряде случаев меня обвиняли в стилизаторстве. С нелегкой руки кого–то из критиков этот ярлык долгодолго сопровождал меня в пути. Ну и бог с ними! А я шел и иду по жизни с частушкой и песней, взятой у нашего народа и ему же возвращаемой. А песен у нашего народа много, а красоты на земле не счесть.

Я впервые почувствовал красоту северной природы, когда в июльскую белую ночь 1943 года наш эшелон тихонько разгружали на станции Оять. Где я слышал это название? И невольно вспомнились знаменитые прокофьевские стихи:

Тяжелый шелоннк пе бросит гулять.
Тяжелые парни идут на Оять.
Одежа на ять и штиблеты на ять,
Фартовые парни идут на Оять.
…Парнишки танцуют, парнишки поют,
К смазливым девчонкам пристают:
«Ох ты, ох ты, рядом с Охтой
Приоятский перебой,
Кашемировая кофта,
Полушалок голубой…»

От стихов дохнуло довоенной юностью. А мы в эту белую ночь разгружали пушки, чтобы потом форсировать неведомую Свирь. Рядом в березняке стояли зачехленные, замаскированные «катюши». А где–то совсем неподалеку воевал и автор этих стихов.

Сам Александр Андреевич сказал о себе лаконично и четко:

— На судьбу моего поколения пало три войны. Во всех трех войнах я участвовал: в гражданской — красноармейцем, в войне с белофиннами и в Великой Отечественной — фронтовым корреспондентом. Мне по нраву классический русский стих. Пристрастие мое основано на глубокой любви к нему. Я отвергаю трюкачество, алогизмы, выверты, словесную шелуху… А, впрочем, что я? У русского классического стиха миллионы моих единомышленников, миллионы друзей!

Что к этому добавить?

Дорогие мои однополчане, парни из Сотой Свирской, приславшие мне маленький синий значок, на котором гвардейцы форсируют любимую реку народного певца Александра Прокофьева! Мы с вами можем еще повстречаться на полюбившейся всем нам Свири, реке нашей грозной юности, глядеть, вспоминая бои, на прибрежные сосны и березы. А он уже не сможет. Не стало Александра Андреевича…

Одно утешает: в его певучих стихах и поэмах живут и будут жить рабочий Питер, Ленинград, Свирь, Ладога. И, читая его книги, мы жадно дышим свежим ладожским ветром.

ДУШЕВНОСТЬ

Помнится, еще до войны в степном селе Боринское мои друзья распевали услышанные по радио песни «И кто его знает» и «Провожанье». Тогда народный хор Пятницкого гремел на всю страну. Рядом с фамилией композитора В. Захарова зазвучала фамилия поэта М. Исаковского.