Бойцы Сопротивления

К лагерю на большой скорости подошли две машины. Кузнецов удивился, как проворно начали лезть покалеченные люди, стонали, кричали, но лезли. Все торопились в «госпиталь»… Машины тронулись с ревом и, не отрываясь друг от друга, скрылись вдали.

Кузнецов остался у барака, с ним матрос Николай, Ашот и два «приписника» — Ружинский и Бородачев. Кто-то закрутил из табачной пыли, которую нашел в кармане, цыгарку. Она пошла по рукам.

— Без охраны везут, черт возьми! Знают, что в госпиталь, оттуда незачем бечь, — говорил пленный с рыжей бородой. Лейтенант Кузнецов посмотрел на него в упор, тот ухмыльнулся: — Живы будем, не помрем. Немец не зверь. Образованные люди среди них тоже есть.

Матрос резко повернул голову и так посмотрел на рыжебородого оратора, что тот начал заикаться. Иван Кузнецов боялся, что матрос съездит ему по шее. Наступила тишина. Казалось, каждый думал о своем.

Снова послышался гул машин. Они, свернув с дороги, резко затормозили и развернулись. Все вышли из барака. Переводчик выскочил из кабины. Его глаза тревожно блестели. Он крикнул: «Остальные, садись!» — и закурил сигарету.

Николай и Ашот, пропустив других пленных, сели почти у самого борта второй машины. Иван Кузнецов с Ружинским и Бородачевым протиснулись к середине. Охраны в кузове не было. Не успели заключенные опомниться, как машины взревели и понеслись на предельной скорости. Они промчались мимо одиноких сельских домов. Мальчишка, стоявший у обочины, что-то крикнул, и до пленных донесся только звук «ел… ел… ел». Но по тому, как на него набросилась мать, закрыв рот рукой и затем перекрестилась, можно было предположить, что малец крикнул что-то недоброе. Матрос посмотрел на Ашота. Лицо его было светлое, радостное. Лейтенанту показалось, что ветер проник под его гимнастерку, и он весь дрожал.

Машины свернули с шоссе, но скорость не сбавляли и на грунтовой дороге. Справа виднелся мелкий лесок. Первая, а за ней и вторая машина, сбавив скорость, поехали по полю куда-то к оврагу. На снегу виднелась проторенная дорога, словно десятки машин проехали по следу. Из-за спины сидящего не было видно ямы, возле которой стоял гитлеровец. Машина развернулась и затормозила. Послышалась команда. Лейтенант привстал, и теперь все ясно увидел: машины остановились в двадцати метрах от ямы. Она была забита трупами. Вот, значит, что кричал парень: «расстрел… расстрел…» Николай посмотрел на эту яму, потом на пленных. Ашот в страхе прижался к матросу.

Шоферы у машин спокойно покуривали сигареты. Стоящий у ямы молодой офицер, повернувшись лицом к машине, негромко крикнул: «Шнеллер!» Второй офицер спешил к заднему борту. А между ними ходил тощий гестаповец, с припухшими веками и небольшими усиками. Он коротко отдавал какие-то распоряжения. Услышав команду, офицер с карабином быстро открыл задний борт машины. Пожилой вытащил пистолет и на глазах у всех заложил обойму с патронами. Николай посмотрел на Ашота, тот на него. Лейтенант Кузнецов тоже понял, что нужен Николаю, и вместе с Бородачевым протиснулся ближе.

Офицер у борта жестом руки указал на яму, скомандовал: «Тва!» Это, видимо, означало начало операции. Двое военнопленных слезли с машины, один обросший, однорукий, с рыжей бородой, тот самый выступавший в бараке, второй — молодой, хромой красноармеец. Плечи опущены. Чуть впереди шел молодой, за ним, глядя на яму, — бородач. Офицер — сзади с пистолетом. «Их трое, нас много. Смять всех нужно», — подумал Кузнецов и тут увидел, как офицер поднял пистолет и прицелился в идущих к яме. Послышались выстрелы. Оба упали.

«Гады! Зверюги! — Лейтенант весь дрожал. — Что делать?» — думал он.

А пожилой офицер уже снова бежал к машине. Он торопился. И взмахом руки «пригласил» еще двоих. Матрос сжал сучковатую палку и, когда вторая пара подошла к яме, сказал лейтенанту: «Бери палку, а я брошусь на офицера».

Иван понял и молчал кивнул головой. Он зажал палку в кулаке и весь напрягся, словно пружина. Ашот громко шептал:

— Госпиталь, госпиталь… дядя Николай.

Теперь палка в руках Ивана была оружием. Его взгляд был устремлен на плечистого матроса. Николай расправил плечи, стал у борта машины, как у края жизни. Казалось, отсюда он совершит прыжок на свободу или… Лейтенант сказал матросу, что готов прыгнуть.

— Подожди, — ответил он, — надо будет, скажу.

Гитлеровец подошел, держа в руках винтовку, что-то крикнул и, встав у борта, махнул рукой: «Тва!»

Матрос яростно бросился на немца и вцепился в его оружие. Прикрываясь его телом от выстрела бегущего к машине другого немца, Николай перехватил винтовку. Секунда — и Ашот тоже решился прыгнуть на голову немца. Кузнецов крикнул: «Бей фашиста!» И в тот же миг Ашот с размаху ударил немца палкой по голове. Матрос выстрелил в бегущего офицера. Выстрел был, как сигнал. Все попрыгали из машины. Стоящий у ямы гестаповец начал палить по бегущим из пистолета. Матрос прицелился и снова выстрелил. Немец свалился в ров. Шоферы тоже побежали в поле. Кто-то крикнул:

— Матрос!.. Смотри, бегут! Вот они!