Боюсь тебя любить

Так правильнее. Я не имею права ее обременять. А еще не хочу слышать ее рыдания от бессилия. То, что они будут, заранее известный факт.

Да, я поступаю эгоистично. Решаю за двоих. Оставляю ее в неведении.

Знаю. Но так правильно.

В палату снова заглядывает эта Анна, теперь уже с бабушкой. Ба сокрушается в рыданиях, в какой-то момент у нее поднимается давление, ей становится плохо, и медсестра уводит ее в соседнюю палату.

– Я ей укол сделала, – заглядывает снова, – сейчас полегче станет.

– Спасибо.

– Вы молодец. Пришли в себя… после такой травмы… выглядите прекрасно.

Кривлю губы и слышу громкий стук каблуков. Не знаю почему, но я заранее знаю, что это моя Свобода.

Татка заходит в палату. На лице растерянность.

Медсестра выдает какую-то чушь и уходит. Азарина же садится рядом. Заглядывает мне в лицо, а меня колбасит.

Решение о том, чтобы все закончить, вдруг становится таким зыбким…

Конечно, я продумывал речь. Мне хватило часа, чтобы сформулировать мысли в своей голове, еще до ее прихода. Но вот озвучить это… разомкнуть губы, чтобы сказать, не получается.

Я вижу ее слезы, слышу обещания, и во мне закипает коктейль из боли и собственного эгоизма.

Почему она говорит это сейчас? Почему молчала раньше? Неужели, чтобы заслужить ее внимание, мне нужно было практически сдохнуть?

Если я сейчас оставлю все как есть, то привяжу ее к себе виной. Она чувствует вину и будет рядом во что бы то ни стало. Будет мучаться, но никогда не уйдет.

Возможно, мы возненавидим друг друга.

В какой-то момент я просто отдергиваю руку. Сильно сжимаю кулак и говорю все, что задумал.

У нее голос дрожит. Она вся сотрясается от своих рыданий.

Главное – не пойти на попятную. Не затягивать нас обоих обратно. Теперь уже нельзя, точно нельзя…

Возможно, когда-нибудь мы встретимся вновь, возможно…

Телефон звонит вовремя. У меня больше нет сил говорить с ней. Видеть ее лицо. Чувствовать эту едкую боль, что закралась под кожу и порабощает секунду за секундой.

Татка уходит. Не смотрю ей в спину. Потому что, если оглянусь, остановлю.

Не выпущу из нашего общего ада. А так, так раны зарубцуются, она забудет и начнет жить дальше. Полноценно.

А вот о полноценности своей жизни я не могу даже заикнуться.

На плечи сваливается понимание происходящего. Тридцать процентов… так мало.

Так проходит месяц, после еще один.

Никаких изменений. Уколы, капельницы, лечение. Ожидание очередной операции...

55

Тата.

Четыре года спустя…

– Как ты? – Денис накидывает на голову капюшон толстовки. Мы идем по парку недалеко от моего дома.

– Нормально, – пожимаю плечами, – на лейбл пришел такой талантливый мальчик.

– Я не об этом…

– Я понимаю. Была на кладбище, три дня назад. Час там просидела. Разговаривали. Знаешь, теперь я уверена, что она меня слышит. Не может не слышать. Моя Сонька…

Соколов кивает, замедляя шаг.

– Спасибо тебе, Денис. Иногда мне кажется, не встреть я тебя… тот день стал бы последним.

– Не говори ерунды.

Улыбаюсь краешками губ.

Соколов появился в моей жизни внезапно. После смерти Сони я так долго не могла прийти в себя. Сначала Ваня, потом она… они оба меня бросили, но каждый по-своему.

Сони не стало на следующий день после моего приезда из военного госпиталя. Она уложила меня спать и выбежала в магазин через дорогу за продуктами. Машина вылетела на красный. Ее даже до больницы довезти не успели. Она скончалась в скорой.

Мне кажется, именно это меня и добило. Все, что окружало, стало неважным.

Иван, карьера, которая от меня не зависела, я была связана контрактом по рукам и ногам, потом Соня. Единственный человек, с которым я могла поговорить по душам. Моя родная девочка.

Сорок дней. С ее смерти тогда прошло сорок дней, а у меня сорвало планку. Я вдребезги разругалась с Ерохиным и разорвала контракт. Отдала все деньги, что были. Продала квартиру, машину. Осталась без материального. Зато у меня было мое имя. Его я смогла сохранить.

День тогда был паршивый. Лил дождь.

Я зашла в какой-то бар. Долго сидела за стойкой. Ревела. Пила и ревела. А если учесть, что психотерапевт назначил мне антидепрессанты, которые я принимала каждое утро… В общем, ситуация швах.

Не помню, как заметила Соколова, но он понравился мне внешне. Впервые меня не отталкивал вид мужика. Я просто хотела расслабиться, забыться…

Подсела к нему сама, начала нести какой-то бред заплетающимся языком, и в какой-то момент картинка перед глазами начала затуманиваться. Звуки затихать.

Открыла глаза уже в больнице. Вся зеленая, с капельницей в вене.

Соколов сидел в кресле неподалеку. Мы с ним потом долго разговаривали, именно он уломал меня на клинику.

С моей нервной системой и, кажется, уже зависимостью – это было необходимостью, которую я отрицала. До сих пор не знаю, зачем он со мной возился, может быть, потому, что у самого в то время был гадский период… не знаю. Я никогда не спрашивала. Боялась услышать ответ.

Разве кому-то хочется знать, что его просто пожалели? Мне нет.

– Спасибо тебе, Денис, – повторяю в миллионный раз.

– Всегда пожалуйста.

– Если понадобится помощь…

– Я знаю.