Боковой Ветер

Эти три березки выросли сами, объясняла тетя Поля, никто не сажал, от семени, принесенного ветром. В эту крохотную церковь нас с Катей однажды посылали следить, не будет ли венчаться молодежь, такие факты были. Видимо, тогда был какой-то религиозный праздник, откуда мы знали — послали, и все. Действительно, приехала свадьба. Врачующиеся были так красивы и нарядны, что я в шутку шептал Кате, что я тоже хочу встать с нею под венец. Молодые выходили из церкви, надо было узнать их фамилии и из какого колхоза. Мы и в самом деле спросили, но нам продающая свечи старушка сказала: «Бог знает, кого венчает». Больше спрашивать было неудобно, так как она спросила, не будем ли и мы венчаться. Считая поручение невыполненным, в райкоме мы ничего не сказали.

От трех березок дорога вела вглубь. Искали большое дерево. Но деревья все были огромны, тень наступила, вороны замолкли. Все помнили, что налево. Первой я нашел могилу бабушки. Позвал остальных. Уже не дерево было у могил, а огромный черный пень. Положили меж двух камней доску. Тетя Поля и мама раскладывали еду. Я стал обрывать с могил траву. Сестра огорчалась: «Велика ли была, ведь я водила могилу копать и неверно указала, а папа был в командировке». Получалось, что бабушка и дедушка лежат не рядом, а шагах в пяти-шести. Я сказал о своей давней мысли перезахоронить останки, чтоб они были вместе. «Не знаю», — задумчиво сказала мама. А тетя Поля энергично вмешалась: «Не надо! Земля что тут одна, что тут. Как земля заповедала, так и надо». Свечечка загорелась, уставленная на старом лежащем кресте.

— Хватит, хватит тебе, — остановила меня мама. — Малину не вырывают.

— Это чтоб видно было, что приходим, чтоб не вздумал кто тут хоронить, — оправдался я.

С тетей Полей мы вспомнили тот летний день. Шел сенокос. Накануне я прибегал в больницу, дедушка вышел со мной на крыльцо, и мы посидели на солнышке. О чем говорили, не помню. Наверное, он расспрашивал о делах. Трава была скошена, сохла, думали завтра грести и метать. Это было перед обедом. После обеда дедушка лег отдохнуть и не проснулся. На следующий день начались хлопоты, но какбросить сено? Мама попросила сходить на луга тетю Полю, я позвал друга Саню, еще был младший брат. И вот, вчетвером, мы поставили стог. Так я впервые в жизни был метальщиком. Обратно не шли пешком, а сделали плот и плыли на нем, дурачась и купаясь, почти до лесозавода, до тринадцати родников. Там были родники, выходящие изнутри высокого обрыва. И когда мы ходили на луга, то обязательно пили по глоточку из каждого. У лесозавода лежали огромные накаты бревен, огромные штабеля напиленного теса, стоял запах соснового бора; по тесу и бревнам мы бегали часто, но однажды набежали на выводок змей, выползших понежиться на верх теса.

Мы плыли, дурачились, да так, в таком веселом, гордом даже состоянии, ворвались в дом. В доме, в передней, стоял гроб.

Дедушку отпевали в церкви. Я не пошел внутрь, считая это недостойным члена ВЛКСМ. Потом позвали проститься. Я, отстегнув комсомольский значок, вошел и поклонился телу дедушки.

— А я, — сказала сестра, — чтоб не таить, выскажу одну обиду: мы пили чай, а дедушка Откуда-то взял конфету и пил с ней, а нам не дал.

— Старый, сладенькое любил, — оправдала мама.

Солнце разошлось, птицы воодушевленно запели, дажекукушка ударила. Мокрые кусты стали высыхать, шевелиться от слабого ветра. Занудили свое комары. Если бы не они, прямо хоть раздевайся, до того стало тепло. Только ветер не давал забыться, усиливаясь, он опахивал холодом.

Еще Надо было навестить могилы тети Полиной матери и свекрови, они были в одной загородке. Простясь с родными, мы пошли на новую часть кладбища. Знакомые фамилии непрерывно останавливали нас. Что и говорить — печально прийти на кладбище после такого перерыва. Сестра заплакала вдруг навзрыд, и я узнал по фотографии красивую девушку! — Нина Чучалина.

— Умерла от любви, — говорила тетя Поля, — полюбила парня, когда в деревне работала, а родителям показалось низко — механизатор. Потом чего-то с ним случилось, погиб, она стала на могилу ходить, в последнее время даже ночью ходила, да и так и…

— Мы вместе ездили на сессии в институт, — говорила сестра сквозь слезы. — Потом разъехались и переписывались. А потом она перестала отвечать, я написала дважды, думаю, пусть теперь она пишет. И так и не дождалась… — И снова, Ипоразившись тому, откуда она ждала письма, продолжала плакать.

Мы отошли.

— Тут Федор Иванович, помнишь ли, — спросила тетя Поля, — конюх в лесхозе был, Городецких?

Как не помнить? Мир праху, Федор Иванович. Как не помнить Зорьку, Буяна, Якоря, но особенно помню Партизанку. Худая до невозможности она вернулась с войны. Раз купать их погнали. Меня Федор Иванович посадил, мал я был, он и выбрал мне Партизанку. Телогрейку подсунул. Ребята поскакали, Партизанка стала торопиться к воде, телогрейка сползла. Я схватился за гриву, все сиденье себе расшлепал в кровь.