Боковой Ветер

Машины вообще в нашей жизни очень значительны. Читая о первых встречах с первым автомобилем, тракторами, самолетами, вспоминаешь, что и наши встречи были ничуть не менее восторженны.

Первые трактора были «СТЗ», «ХТЗ», «НАТИ» и «Фордзон-Путиловец», первой машиной, конечно, была полундра-полуторка, затем «ЗИС-5» — «Захар», потом неизвестные с круглыми газогенераторными топками по бокам, бензина не было. Топили газгены березовыми чурками. Эти чурки мы готовили на дворе лесхоза иногда по неделе, по две летом. Пилили бревна на коротенькие обрубки-тюлечки и эти колеса кололи топором. Работа считалась легкой, платили за нее мало. Зато ездить на газгене было одно удовольствие. Сидишь на груде чурок, а на остановках, когда шофер или помощник шурует в топке, открывающейся сверху, длинной железной палкой, подкидываешь чурки охапками. Нам доставались поездки ближние — на сенокос, за дровами.

Помню поездку с младшим братом на следующий день после похорон дедушки. День был солнечный, теплый. В дальней деревне, кажется Азиково, куда дорога была трудной, околистой, но где был какой-то интерес у шофера, он подогнал машину под огромную черемуху, велел нам есть ягоды, сам ушел в дом. Гудели пчелы, в черемухе возились воробьи, клюющие ягоды прямо из-под рук. Мы и наелись и набрали в кепки. Пришел шофер, с ним еще один мужик, стали подавать нам мешки. Потом шофер впрыгнул в кузов проверить укладку. «Эх, — крикнул он, — а ведь это поленья-то, знаете, какие? Это ведь вашего дедушку вчера везли, гроб на них стоял». Он почесал в затылке, подумал, еще крякнул, открыл топку и забил туда поленья с усилием, целиком.

А сейчас с десяти лет гоняют на мопедах, с полутора лет таращатся в телевизор. В Кильмези на улицах шумно от трескотни моторов. Вообще-то, так и надо — быть хозяином техники, а не работать на нее. Андрей Платонов последним из писателей еще надеялся, что машина и человек будутдрузьями. Но, похоже, не вышло, мы стали на них работать.

Была в МТС механик тетя Капа, фамилию не помню, одна из первых трактористок района. Она слушала моторы как — брала лучинку в зубы, упиралась ею в разные места блока цилиндров, в головку блока, выслушивая, как врач стетоскопом, и определяла неисправность безошибочно. После девятого класса я был помощником комбайнера на прицепном комбайне «С-4», потом их жатки переделывали под раздельную уборку, трактористом был молодой, яростный татарин Давлятшин. Он и себя не жалел, и меня гонял. Что-то случилось в моторе, пришлось звать помощь из МТС. Приехала тетя Капа, выслушала мотор, изругала комбайнера, наладила. Мы выехали, но немного наездили — вздумали скосить пень, плохо заметный во ржи.

Вскоре я заболел, не мог почему-то даже головы от подушки оторвать, на уколы два раза возили на телеге, потом потихоньку ходил. Кололи хлористый кальций, от него становилось жарко, жар от укола взмывал вверх, казалось, что облили всего кипятком. Потом как-то прошло, но к Давлятшину я не вернулся, уехал к дяде Васе. Он уже получил самоходный «СК-3»…

Молодой парень, который подвез нас с кладбища, остановил у магазина, знаменитого тем, что в пятьдесят третьем, после сильного урагана, с него сняло крышу. Как раз этот магазин ограбили сами продавцы. А поймали их всего-навсего по капроновым чулкам, продавщица — невиданное дело — вырядилась в капрон работать на огороде. «Где взяла?» — «Сын из Свердловска прислал». Перерыли на почте все квитанции — нет доказательства. Так и дознались.

— Бедно же жили, — говорила мама, — уж на что покорыстились, на чулки.

— Не осуждали никогда никого, если кто бедно одевается, за модой не гнались, это же спасение было и родителям, и детям.

— Конечно, одеться получше хотелось, — добавила сестра, — но если не было возможности, то и не требовали.

— А уж младшая, — вздохнула мама, — потребовала: «Не хочу быть хуже всех».

Так, вспоминая минувшее в сопоставлении с настоящим, мы дошли до перекрестка. Мама и тетя Поля побрели домой. Нам с сестрой еще хотелось побывать у старых школьных учителей, а мне обязательно у Евдокимыча.

Нас встретила Анна Андреевна, учившая меня во втором классе и сестру в четвертом, проговорила с нами долго.

М!

Она призналась, что хранят наши тетрадки, но попросить их было неудобно.

Я начал дергаться — завтра улетать, а не зайти к Евдокимычу, единственному изо всех прошлых работников типографии, я просто не мог.

Мне сказали в редакции, что тетя Дуся, жена Евдокимыча, оглохла. Подходя к их крыльцу и еще скрытый высокими мальвами, я услышал, как Евдокимыч громко кричит: «Дусь, слышь, Дусь. Забыл утром-то сказать, кого еще во сне-то видел…» — «Ну? — «Лидку видел, Вовку видел». Это он называл незначительную часть своих детей. «А меня видел?» — обиженно спросила жена. «Вкратце», — кричал Евдокимыч.

Засмеявшись, я выскочил и схватил худого, прокуренного, усатого старого друга. Он узнал меня сразу.

— Дусь, — закричал он, — а ты все кричишь: старый ты дурак да старый ты дурак. А Николаич-то с бородой, знать, постарше.