– Его вывели из команды за нарушение спортивного режима. Мы поехали в Лас-Вегас на матчевые встречи, и там Владислав загулял. Не пришёл к отбою, а появился только под утро. Мы уже не знали, что и думать. Переманили, похитили, убили – разные мысли в голову лезли. Это ведь ещё 1975 год был. Отношения СССР-США, сами понимаете, далеко не дружеские. В общем, после этих ночных прогулок спортивная карьера Засыпко закончилась.
Был ещё один прекрасный боксёр из Чебоксар Валерий Львов, динамовец, капитан Внутренних войск. Так вот он умудрился с чемпионата мира привезти полный портфель порнографических журналов. Реакция была очень жёсткой. Львова убрали из сборной, разжаловали и исключили из комсомола. Другие времена – другие нравы.
– Уж если вы коснулись «других времён», то я не могу не спросить вас о том, не предлагали ли вам остаться за рубежом?
– Да, предлагали во время монреальской Олимпиады. Надо сказать, что те Игры вообще проходили в обстановке повышенной нервозности. Наш шахматист Корчной остался. Пятиборца Онищенко уличили в фальсификации. Ему в Киеве на шпаге сделали устройство, которое позволяло фиксировать укол соперника даже в случае, если такового не было. С этим он и попался. Прыгун в воду Партнов попросил политического убежища.
В общем, на фоне всего этого мне было сделано предложение остаться в Канаде и возглавить тамошнюю сборную по боксу. Решались сразу же все мои бытовые проблемы, предоставлялся шикарный спортивный зал.
– Ну и?
– Я и сейчас-то больше недели вдалеке от дома, от родных и близких мне людей находиться не могу. А тогда… В первую очередь я о них подумал. Что будет с ними? Отец и мать меня точно проклянут. Брат – кандидат наук, его карьера будет закончена. Сестра замужем за полковником. Его офицерская служба также окажется под угрозой. Представив такую картину, я поблагодарил за предложение и отказался.
– А ребятам, боксёрам, предлагали?
– Конечно, но никто из них не стал невозвращенцем. Игорю Высоцкому во время матчевой встречи американцы сразу же посулили миллион долларов и переход в профессионалы, но им надо было ещё знать Игоря. Он был ну очень советский парень и ни за какие коврижки к проклятым капиталистам не пошёл бы. Он их прославленных боксёров на ринге валил. Это для него было важнее, чем какой-то миллион. А те, кого он бил, потом становились там у них чемпионами в профи.
– За «облико-морале» наших боксёров, вероятно, следил специально приставленный человек?
– Да, полковник КГБ Глеб Толстиков, кстати, мастер спорта по боксу. С ним у команды были очень доверительные отношения. За всё время я не знаю, чтобы кого-то после заграничных командировок вызывали в комитет, а вот в стране за нами наблюдали, что называется – вели.
Помню, вернулся я после Кубка мира, который проходил в Нью-Йорке, и меня пригласили провести беседу в Донецком техникуме физкультуры и спорта. Я пришёл и рассказал: про Всемирный торговый центр, о бордюрах из стали, о шикарных автомобилях. Не забыл также о негритянских нищих районах и о том, как там эксплуатируют человека, то есть изобразил действительный образ жизни.
Через пару дней меня пригласили на беседу в органы. «Михаил Михайлович, – говорит комитетчик, – вам, наверное, надоело за границу ездить? Вы восхваляли американский образ жизни. Понятно, если бы это были колхозница или рабочий от станка, но вы – воспитатель, идеолог и позволяете себе такое. Если вы не знаете, как выступать, приходите, мы вас научим». Пока он это говорил, я мысленно уже успел проститься и со сборной, и со всем, что с ней связано.
– Михаил Михайлович, а когда пришлось уже по-настоящему со сборной проститься?
– После Москвы-80. Руководство посчитало, что одна золотая и семь серебряных медалей – это очень плохо.
– Действительно, а почему такой результат? Кроме Шамиля Сабирова могли стать чемпионами и Виктор Савченко, и Виктор Мирошниченко? Что повлияло?
– Мы и сами, честно говоря, рассчитывали на большее количество золотых медалей. Перед финалом к нам в олимпийскую деревню приезжала целая концертная бригада: Лещенко, Кобзон, Винокур, Хазанов и многие другие. Мы смеялись до слёз. Я ещё тогда старшему тренеру Алексею Киселёву сказал, что как бы эти слёзы не стали слезами печали.