– Четыреста граммов лишних – к соревнованиям не допускаю! – сухо констатировал судья.
Я охнул, тупо посмотрел на стрелку весов и понял, что все мои радужные прогнозы лопнули.
Мой секундант Серёга бросился к судейской коллегии, просил, умолял, убеждал судей, что четыреста граммов – сущая ерунда, результат всего-навсего двух стаканов только что выпитой воды. Всё было тщетно. Закон есть закон. И в боксе тоже.
Вдруг Серёга исчез. Появился он через несколько минут, сгибаясь под тяжестью огромного овчинного тулупа и двух пудовых, залатанных кожей валенок.
– Вот что, друг, – директивным тоном предложил он, – немедленно напяливай эти доспехи здешнего ночного сторожа и пробегись рысью два раза до стадиона «Динамо» и обратно. Гарантирую, что скинешь за милую душу эти проклятые граммы.
И я побежал. Если кому-нибудь полтора километра покажутся расстоянием незначительным, попробуйте преодолеть его бегом, привязав по кирпичу к каждой подошве и взвалив на плечи, скажем, мешок с картошкой. Как пробежал я это расстояние, рассказывать не буду. Скажу только, что когда я проделал первый рейс и подумал о втором, у меня родилось устойчивое желание лечь на снег и зареветь громче пароходной сирены. И всё же я заставил себя снова отправиться в путь…
Закончил дистанцию я вполне благополучно: при помощи двух добрых старичков, которые поддерживали меня под руки и читали мораль о вреде пьянства.
На весы для повторного взвешивания мне удалось забраться только с третьей попытки. И я до сих пор считаю это своим высшим спортивным достижением. Вес оказался в норме.
Сил тоже вполне хватило, чтобы дотащиться до раздевалки и плюхнуться на скамейку.
– Полежи спокойно минут двадцать и почувствуешь себя Геркулесом, – авторитетно посоветовал Серёга.
К сожалению, в справедливости его слов мне убедиться не пришлось. Именно в эту минуту я был вызван на ринг для ведения боя.
Теперь представьте себе зал, до отказа набитый студентами. Публика эта всегда славилась своим темпераментом. В центре зала залитый ярким светом ринг. В одном из углов, держась за канаты и боясь свалиться от дуновения ветерка, стою я. В противоположном углу, подпрыгивая и приседая, разминается мой противник – невысокий, коренастый и наверняка очень сильный парень. Судья представляет его публике: называет фамилию, Бауманское училище и третий разряд.
Гремят аплодисменты. Раздаются подбадривающие выкрики. Конечно, это бауманцы. Парень весело улыбается, охотно раскланивается и бросает задорные взгляды в мою сторону. Наступает мой черёд. Судья называет мою фамилию и по бумажке зачитывает сложное название: «Государственный институт театрального искусства!»
Это вызвало такой дружный хохот всего зала, что, казалось, даже стены насмехаются надо мной. Среди хохота раздавались возгласы: «артист», «пижон», «гастролёр» и всякое такое…
Правда, вид у меня был действительно щеголеватый: белая шёлковая майка, белые трусы и белые боксёрки, но подобной реакции я не ждал.
Когда хохот и крики несколько затихли, судья громким голосом закончил:
– Первый всесоюзный разряд!
Вдруг наступила полная тишина, а затем взорвался шквал аплодисментов, какой не всегда доставался знаменитому тенору за исполнение романса «Снился мне сад в подвенечном уборе».
Я взглянул на противника и сообразил, что если не упаду сам, то имею вполне реальные шансы покинуть ринг без помощи носилок.
Куда только делся бравый вид этого парня! Он сник, стал бледен, как полотно, и глядел на меня глазами кролика перед удавом.
Гонг.
Нетвёрдыми шагами я вышел на центр ринга и остановился.
Противник мой, прижав обе перчатки к лицу и согнувшись в три погибели, быстро передвигался по рингу, петляя, как заяц, на почтительном расстоянии от меня. Я с трудом держался на ногах, достаточно было лёгкого толчка, чтобы мне пришёл конец, а он бегал в своём углу и дрожал мелкой дрожью.
Так прошёл весь первый раунд. Во втором раунде повторилась почти та же картина с той лишь разницей, что противник начал описывать вокруг меня круги по часовой стрелке. Мне пришлось всё время поворачиваться к нему лицом и таким образом медленно вертеться в одну сторону. Поэтому к середине раунда я ощутил сильное головокружение. К счастью, противник неожиданно сменил направление и пошёл против часовой стрелки. Видимо, и у него голова закружилась от этой карусели.
Всё происходящее на ринге вызывало громкий смех зала. К моему бездействию публика относилась, как к явному чудачеству сильнейшего. Под смех зрителей я тянул время, которое явно играло на меня. Кое-какие силы во мне заметно прибавились, и я не только не боялся хлопнуться на пол, но даже способен был из последних сил нанести несколько лёгких ударов. И я их нанёс. В конце последнего, третьего раунда за несколько секунд до окончания я неожиданно двинулся на противника и под овацию зала провел серию быстрых и лёгких ударов, которые напугали его почти до обморочного состояния. Правда, и у меня они отняли все наличные силы, пришлось ухватиться за канат…