Боль

— Выходите. Уже все проветрилось. Я утку опять разогрела.

И они сидели уже вчетвером: и Васька, и Васькина мама, ели утку и слушали, как Афанасий Никанорович нахваливает отходчивое и доброе сердце Анастасии Ивановны и ее красивые глаза. А она молчала, задумчивая, и вздыхала, подперев алую щеку пальцем.

Вывезли ее в Ленинград из глухой деревни, где и колхоза-то толком не было, для домашней работы к пожилому образованному человеку. И человек этот старый — архивариус — вскоре помер. Анастасия Ивановна в свою деревню возвращаться не захотела, пошла работать на Балтийский завод в столовую официанткой и поменяла комнату. А надо сказать, что архивариус се грамоте научил.

— Думаю, он ее щупал, — делился с Васькой Афанасий Никанорович и, спохватываясь, что говорит с мальчишкой, исправлял свою оплошность вопросом: — У вас в школе сейчас как — девчонок щупаете?

Васька краснел густо и надолго.

Анастасия Ивановна была на девять лет старше Васьки, он называл ее тетя Настя, но серьезности к ней не испытывал, и когда она, высоко подоткнув юбку, мыла пол в коридоре, Васька, хоть и бросало его в жар так, что опухшие уши к плечам свисали, с трудом одолевал хулиганское желание дать ей коленом пенделя.

Познакомилась Анастасия Ивановна с Афанасием Никаноровичем, как она сама говорила, случайно. Случай вышел такой — Васька ненароком подслушал, он в ванной клюшку строгал, а дверь в ванную шла из кухни.

— Коридор от раздачи до зала узкий, — рассказывала Анастасия Ивановна Васькиной маме. — Если кто с подносом идет, пережидать приходится — не разойтись. Вот иду я с подносом. Борщи — тарелка на тарелке горой, с пылу. А маляр на корточках стену красит. Я к другой стене прижимаюсь, стараюсь бочком, а он хвать меня за ноги, я чуть поднос-от не выронила. Он мне всякие красивые слова говорит, а сам меня щупает, ноги гладит. А у меня мысль одна, как бы поднос-от не уронить, не ошпарить ему лицо. Жалко же человека. И не знаю, что делать: то ли кричать, то ли еще что? Стыдно, человек в возрасте, а ноги мне гладит. Я и говорю ему строго:

«Товарищ, вы бы не согласились ремонт мне произвести на жилплощади? Я сама, — говорю, — неумелая, у нас в деревне обои не клеют».

«С полным моим удовольствием, — отвечает. — Адрес ваш будет какой?»

«Адрес я на обратном пути вам сообщу, сейчас у меня борщи стынут».

Он прижался к стенке и смеется, леший.

На обратном пути я хотела его подносом по голове хватить, а он стоит, высокий такой и глаза ласковые.

«Вы, — говорит, — меня извините. Вы такая красивая, что даже святой угодник Микола не устоял бы у ваших ног».

…Как-то Афанасий Никанорович принес в бутылке с притертой пробкой люминесцентный порошок. Порошок в темноте светился голубым огнем.

— Для борьбы с суеверием, — объяснил Афанасий Никанорович. Настька-то суеверная, темная. Красной косынкой повязывается, а сама — ночь древняя. Вот мы ее и разоблачим. Рисуй черта. — Он дал Ваське квадрат плотного картона размером побольше тетради.

Васька нарисовал черта с высунутым языком. Афанасий Никанорович обвел рисунок по контуру клеем и по клею присыпал порошком. Лишний порошок смахнул на газету. Посмотрел в темноте критически и покрыл по клею же светящимся этим порошком сплошь — язык, рога и глаза. Причем глаза густо, стало быть ярко, а язык и рога реденько, тускловато.

Черт в темноте полыхал.

— Жаль, такого порошка красного нету. Все бы суеверие зараз вывели.

Афанасий Никанорович привязал к картону толстую нитку и приладил черта в уборную под тазик, который висел на противоположной от унитаза стене. Нитку он вывел в коридор. Под кромку тазика подложил два кругляшка, отрезав их от морковки, чтобы щель была. Когда нитку отпускали, картон вылезал из-под тазика — черт оказывался прямо перед глазами сидящего. Афанасий Никанорович все это отрепетировал, весьма радуясь своей выдумке. И Васька радовался. Да и как не радоваться — идея была прогрессивная.

Когда прибежавшая с работы Анастасия Ивановна шмыгнула в уборную, Васька, он был наготове, вывернул на электрощитке пробку. Афанасий Никанорович медленно нитку стравил.

Раздался крик дикий и вздох упавшего на пол омертвевшего тела.

— Ты сейчас в комнату ступай, — велел Афанасий Никанорович. — Я один тут управлюсь… Не ожидал. Такая на вид крепкая.

Васька слышал из комнаты, как Афанасий Никанорович с ворчанием извлекал Анастасию Ивановну из уборной и как она не хотела по коридору идти — падала. И как он отнес ее и дверь за собой закрыл. Тогда Васька вышел, вытащил из-под тазика черта и спрятал его у себя в комнате под шкаф.

Анастасия Ивановна очнулась на своей кровати в темноте. Угадав ее пробуждение по заскрипевшим пружинам, Афанасий Никанорович заворчал досадливо:

— Что это света нет? И ты, Настька, на кровати в такой час? И почему дверь в квартиру настежь открытая?

Тут и Васька включился, затопал в коридоре, словно вбежал в квартиру с лестницы, и закричал:

— Что случилось? Почему света нету?