Боль

Из приговора следует, что вину свою он признал полностью и показал, что у них с женой началась ссора и она стала выгонять его из дома со словами, что будет жить с Усольцевым. Он возмутился, ударил её в лицо…

Сейчас Князев стоит у входа в свою клетку, держится за прутья обеими руками, посиневшими от напряжения, и лихорадочно говорит, ни к кому не обращаясь:

— Зачем я живу? Ну скажите, зачем? Что меня ждет? Я собака? Кто я? Я детдомовец, у меня никого нет. Я никому не нужен. Меня должны были расстрелять, а теперь что? Пусть лучше у меня возьмут органы, кому-нибудь помогу, ну там сердце или легкие, что у меня есть ещё здоровое, может, уже все давно сгнило. Это же не жизнь. Зачем это все, ну скажите, зачем?

Я давала себе зарок не задавать "таких" вопросов — кто я, чтобы их задавать? Однако независимо от меня вопрос вылетает сам:

— Но вы ведь убили не только жену, но и ребенка. Есть этому какое-нибудь объяснение?

— Меня довели. Довели! Я только вернулся с зоны, ни кола ни двора. Ну не хотела она со мной жить — не жила бы. Если бы она сама меня бросила, я бы слова не сказал, насильно мил не будешь, это ж известно. Но она жила со мной, а одновременно с этим, как его, не помню фамилию. Это мне было обидно, разве не так? Со мной живет, и с ним тоже, и врет. Я был в состоянии аффекта, понимаете? А никто про это и разговаривать не стал, у меня же нет никого, с кем разговаривать-то?

— А ребенок?

— Я решил: не доставайся никому. Ее я убил, меня все равно посадят, кому он, этот ребенок… Я жалею, что ещё этого, с которым она жила, не убил, очень жалею…

Часа через два мы выходим во двор. Мне говорят: помните, в Москве сбежали из автозака осужденные? Хотите поговорить с кем-нибудь из них?

Мы снова идем по коридорам, и я кожей чувствую, что люди в камерах прислушиваются к нашим шагам и голосам. Вера Фигнер, просидевшая двадцать лет в одиночке в Шлиссельбурге, писала, что слух осужденных истончается до предела. Мы идем, а стены дышат и слышат. И этот запах…

Наконец подходим к двери, дежурный заглядывает в окошко-глазок, дверь отворяется. Дежурный повторяет "отставить", и к решетке не спеша приближается человек небольшого роста и цветущего вида. Не переспрашивайте, я не оговорилась. Возможно, это игра света или моего воображения. Но ни до, ни после я больше не встречу здесь осужденного с таким прекрасным цветом лица. Григорию Киму 38 лет. У него упругая походка тренированного человека, следящего за собой. 14 разбойных нападений на квартиры и машины и 3 убийства.

12 июня 1990 года Ким с подельниками напал на конвой в автозаке по дороге из Мосгорсуда в Бутырскую тюрьму. Бандиты завладели оружием и скрылись. 26 сентября Григорий был задержан во Фрунзе и теперь находится здесь.

На расстоянии нескольких шагов он кажется смешным и добродушным, всему виной оттопыренные уши. Но это мгновенное заблуждение.

— Можно с вами поговорить?

— Да, можно.

— Вы свою вину признали?

Он не отвечает и отвечать не собирается, смотрит прямо в глаза, не мигая.

— Жалобы есть? На персонал, на режим содержания?

— Никаких жалоб. Все отлично.

— Отношения с родственниками поддерживаете?

— Конечно.

Потом в его личном деле я увижу список людей, которых он просил допустить на свидание. Сестры и братья, ещё родственники, 14 человек. Значит ли это, что к нему приходили, пишут ли ему письма, присылают ли деньги? Слово "конечно" должно означать, что он ничем не хуже других. Почти все произносят это "конечно". На самом деле большая часть находящихся здесь людей практически утратила все связи с близкими.

— В заочной переписке состоите?

— Да, переписываюсь.

Это означает, что в каком-то городе живет женщина, с которой он познакомился заочно. Существование "заочницы" вносит в эту мучительную агонию признаки действительности. Важен даже почтовый штемпель, дата отправления и получения — это ритм жизни. Какая жизнь должна быть за плечами женщины, вступившей в переписку с абсолютным злом в лице Григория Кима? Значит, обездоленных и потерявших надежду куда больше, чем мы думаем.

Я убеждена, что, случись невероятное и окажись этот человек на свободе, каждый его шаг по земле будет залит кровью. Чужой, не его.

* * *

Не прошло и получаса, как я уже знала, что есть тут осужденный, который недавно женился. Воля ваша, в моем воображении тотчас возник образ декабриста Ивашева, венчавшегося на каторге… Теперь, когда мы познакомились с некоторыми обитателями этого тюремного замка, история любви не могла не задеть за живое.

Смущало одно: по мере приближения к камере новоявленного мужа сопровождавшие нас люди улыбались все больше и больше.

На двери камеры, к которой привели нас улыбающиеся стражники, висела табличка с фотографией молодого человека в больших модных очках. Молодой и задорный, как есть жених.

За дверью нас ожидал скелет, обтянутый кожей.

Скелет представился: Андрей Судариков, 1969 года рождения.

Ранее дважды судим за хулиганство и грабежи.

Пожизненное заключение "заработано" пятью убийствами.

Суетлив и разговорчив. То и другое — без меры.