Боль

Ибо в самоотдаче, как нигде, мы соприкасаемся с ритмом не только творения, но и всего бытия. Ибо Вечное Слово также отдает Себя в жертву, и не только на Голгофе. Ибо, когда Он был распят, Он «сделал в тяжком климате Своих отдаленных провинций то, что Он делал у Себя дома в славе и радости» (Дж. Макдоналд, «Непрочитанные проповеди».) Еще до создания мира Он уступал в повиновении порожденное Божество — Божеству порождающему. И подобно тому, как Сын прославляет Отца, Отец также прославляет Сына (Иоан. 17:4-5). И в смирении, подобающем непосвященному, я думаю, насколько истинно было сказано: «Бог любит в Себе не Себя, но Благо, и будь нечто, лучшее и Бога, Он возлюбил бы это нечто, а не Себя» (Theologia Germanica). С высшего до низшего, «самость» существует лишь затем, чтобы от нее отрекаться, и с этим отречением она становится более истинной самостью, чтобы вновь стать предметом отречения, и так вовеки. Это не небесный закон, которого мы можем избежать, оставаясь земными, и не земной закон, которого мы можем избежать, будучи спасенными. За пределами системы самоотречения лежит не земля, не природа, не «обыденная жизнь», но исключительно и неизбежно — ад. Но даже и ад приобретает благодаря этому закону свою реальность. Это яростное пленение внутри собственного «я» — всего лишь изнанка самоотречения, которое и есть абсолютная реальность, всего лишь отрицательная форма, принимаемая внешней тьмой, окружающей и определяющей форму реального, или же та, которую реальное навязывает тьме, так как обладает своей собственной формой и положительной природой.

Золотое яблоко «самости», упавшее среди ложных богов, сделалось яблоком раздора, потому что они наперебой кинулись к нему. Они не знали первейшего правила святой игры, которое заключается в том, что каждый игрок должен непременно коснуться мяча, а затем тотчас же бросить его другому. Застигнутый с ним в руках получает штрафное очко, а не желающий с ним расставаться — гибель. Но когда он летает взад-вперед между игроками, слишком быстро, чтобы следить за ним взглядом, и Сам великий учитель руководит забавой, вечно отдавая Себя Своим созданиям в процессе порождения, и вновь Самому Себе в жертве, или Слове, тогда поистине этот вечный танец «гармонией чарует небеса». Вся боль и все удовольствия, которые мы знали на земле, — это лишь предварительная инициация к участию в этом танце. Но сам танец совершенно не сравним со страданиями этого нынешнего времени. По мере того, как мы приближаемся к его предвечному ритму, боль и удовольствия почти исчезают из виду. В танце присутствует радость, но он существует не ради радости. Он существует даже не ради блага или любви. Он есть сама Любовь и само Благо, и потому он радостен. Не он существует для нас, но мы — для него. Размеры и пустота вселенной, испугавшие нас в начале книги, должны по-прежнему повергать нас в трепет, ибо хотя они, возможно, представляют собой лишь субъективный побочный результат нашего трехмерного воображения, они символизируют собой великую истину. В том отношении, в каком Земля находится ко всем звездам, несомненно пребываем и мы, люди, с нашими заботами, ко всему творению; и подобно тому, как. .все звезды относятся к самому космосу, все создания, все престолы и силы, все самые могучие из сотворенных богов относятся к бездне самодовлеющего Бытия, которое есть Отец наш и Искупитель, и обитающий в нас Утешитель, но о Котором ни один человек или ангел не может сказать, что Он есть в Себе и для Себя, и каков труд, который Он совершает с первых времен до последних. Ибо все они — производные и незначительные объекты. Их зрение изменяет им, и они прикрывают глаза перед невыносимым светом окончательной действительности, которая всегда была и будет, которая никогда не могла быть иной, которая не имеет себе противоположности.

ДОПОЛНЕНИЕ

(Нижеприведенное описание наблюдаемых явлений, связанных с болью, было любезно предоставлено мне доктором Р. Хэйвардом, почерпнувшим его из своего клинического опыта.)